Ох, господа, опять вместо того чтобы заниматься или хотя бы спать я фигнёй маюсь... Но какой фигнёй!
Этой радостью поделилась со мной Скифа. Автор сего великолепного текста, написанного по всем законам, описанным в «морфологии волшебной сказки В. Я. Проппа» — Образец Древнего Благочестия Ойген Зафтфенгер.
Конечно, вещь весьма и весьма "в себе", и я, будучи знакомым с её персонажами лично, получил особенный кайф. Не знаю, как воспримут её люди «не посвящённые»... И тем не менее, такая штука просто обязана быть увековечена!
Сказка по Проппу Гаврила Профессорский Сын.
В некотором городе, да во стольном-то граде, да в Петербурге был университет. И был у того университета филологический факультет. И учился там Гаврила Сын Профессорский. Ходил он в шинельке в синенькой, ажно все девицы на него засматривались. Да и сам Гаврилушка совсем того не против был. Не засматривался кто – так не про того и сказка. А батюшка у него был профессор важный, все студенты ему кланялись. Гаврила один не кланялся, хоть и сын ему был родимый. Да не про то сказка. Сказка-то про Гаврилушку. Веселился-то он всё, важно словоблудствовал, ан да и сессия не за горами. А на факультете о ту пору студенточка из Москвы, града белокаменного, появилась. Как ту звали-то никто и не помнит уже, да всё про Аванесова фонологического да про Московских Фонологов толковала, ажно ея все пристойные люди-то пугалися. На доске скобочки-то всё фигурные рисовала, а в них транскрипцию писала московскую, заумную, нечитаемую-неведомую. И так заумно говорила она, что залюбовался на нея сын-то профессорский, бедный Гаврилушка, да про неё одну всё и думал.
читать дальшеКак-то говорит ему отец: «Сы́нку! Ты вот что: о девице твоей московской думать брось, да и не говори про неё никому. А нето прослышит Ве***цкая-фонетистка, девицу твою схватит да и принесёт в жертву Щербе-идолу. Ты лучше к сессии готовься.» Сказал – да и уехал на научный съезд в немецкую сторону. А Гаврила отцовых советов отнюдь не слушает: девицу свою на каждом углу нахваливает, да притом приговаривает: «А и вот грозят тут мне Ве***цкой-фонетисткой, что-де бед мне наделать может, а я тому веры не имею: сам я делам своим хозяин. Хочу – пыхну, хочу – выпью, хочу – с Б******вой самой польки-мазурки танцевать буду!»
А Ве***цкая-фонетистка всё то время за Гаврилушкиными словечками следила, да так себе думала: «А силён же ты, Гаврила Сын Профессорский, хвалиться, да меня зря́ не боишься!» Хвалился он, хвалился, а Ве***цкая тут девицу московскую-то и да и украла, да в чулане душном заперла, а где чулан тот был – то и нам самим до сих пор не ведомо. Узнал о том Гаврила, сильно пригорюнился, да и пошёл бродить вдоль-поперёк факультета, правды искать о девице красной. Идёт он, идёт – встречает Коробейника Чемоданного: «Так, мол, и так, Коробейниче, не знаешь ли?»
«Не знаю, любезный, да ты пойди-тка на Небо на Седьмое, к фонетистам да гостем: там живёт И***ткина страшная, у одной у ей только про фонологов всё и проведаешь.»
Боязно молодцу, да как глаза закроет, да девицу представит – ещё горше становится. Делать нечего – пошёл. Да только все аудитории там обошёл – нету никого. Одна каморка под лестницей тесная да тёмная осталась. Заходит он туда, а на него так глазищи из темноты и уставились, очками сверкают трёхпудовыми: «Ну, здравствуй, добрый молодец, коли что!»
«А коли ничего?»
«А коли ничего, Гаврилушка, так я на тебя и докладную напишу, да и расскажу всё, что ты про Б******ву говорил, да про польки-мазурки, да никакой тебе профессор, даже отец родной, не поможет!»
«А коли за делом к тебе пришёл?»
«Ну, говори!»
И поведал Гаврила беду свою тяжкую. А И***ткина ему на то и отвечает: «Всё-то тебе я расскажу, ты только мне транскрипцию фонетическую правильно напиши.» И диктует. Гаврила пишет, а у И***ткиной так ручка сама и летает, ошибки его исправляет. Рассердился Гаврила, да и сдёрнул с неё очки самоглядные. А в очках вся её сила была. Стала И***ткина его просить-умолять очки ей вернуть, а он и не давал, покуда всего про Ве***цкую не выведал, да пока того, где чулан с девицей, не выспросил. Напоследок забрал он очки и ручку её самописку, да пошёл в чулан – девицу освобождать.
А чулан-то и пустой оказался. Пошёл он в тридевятую аудиторию, где Щерба-идолище, и видит сквозь щёлку: пол-факультета стоит, девицу за руки-ноги держит, а Ве***цкая ножик точит, да приговоривает: «Нету правды в Реформатском, нету правды в Аванесове».
Тут Гаврила входит, да как и скажет Ве***цкой громовым голосом: «И в тебе правды нет, ничего-то ты не ведаешь, идолище поганое!!!»
«А вот посмотрим, Гаврила, Николин сын профессорский, как тебе тягаться со мною! Давай транскрипции фонологические писать, а кто первый ошибётся, тот из окошка в Неву пусть прыгает!»
Стали они писать. А Гаврила и думает: «Не в нове мне всё это, хоть и хитра ты, мать!» Взял он ручку-самописку И***ткинскую: чего ни скажет, всё правильно затранскрибирует.
Стали они проверять: как ни пытается Ве***цкая, всё ни одной ошибки найти у Гаврилы не может. А Гаврила и говорит: «Ну что, мать! Теперь мой черёд на твою работу посмотреть!» Надел он очки-самогляды, читает-читает, да в последней строчке, в предпоследнем словечке и вычитал: как ни сильна Ве***цкая, а i-образный переход в ударном [é] перед палатализованным пропустила. Как указал он ей, так она вместе с половиной факультета от стыда в Неву и бросилась.
А Гаврила фонетистку московскую спас, Щербовской школе научил, поженились они и стали жить-поживать, да факультетом заправлять. Родилось у них тридцать деток и три детушки: все уже доценты да профессоры. А Гаврилу самого скоро ректором университетским поставят. Там и сказке конец, а Коробейник Чемоданный собрал чемодан «Козни Ве***цкой». И я оттуда книжки читал, да всё позабывал. А вы, ребятушки, не зевайте, что сказал - запоминайте!!!