Завтра экзамен по методике преподавания русского. Экзамен — это громко сказано, конечно: надо принести в письменном два билета, сделанные дома. Какую-то ерунду накатал — надеюсь, прокатит. Надо бы, наверное, спать лечь, да не знаю, есть ли смысл: всё равно в девять часов вставать, а практика показывает, что лучше не спать ночь совсем, чем проспать три часа и ходить варёным. А я ещё и пуэра своего любимого напился.
А вот если б не эта трижды проклятая курсовая — мог бы вообще не париться: пришёл бы завтра за автоматом и всё. А я на последней паре не был и, как следствие, доклад не принёс — вот теперь и отдуваюсь.
Думал написать поподробнее про курсовую, когда меня наконец отпустит омерзение. Я ведь именно по этой причине весь год о ней словом не обмолвился. Видать, до сих пор не отпускает — совсем писать не хочется.
Если в двух словах, то ваш покорный слуга в начале сего учебного года попёрся писать курсовик у той самой Хворостьяновой, с которой в прошлом году Скифа мучилась так, что не дай Боже (а я ещё стишки об жтом писал, ну-ну ). Помните фильм «Чародеи» — там замечательный эпизод есть, когда Ковров отговаривает Иванушку идти к директору НУИНУ: «Кира Анатольевна Шамаханская... маг первой величины, вот к ней ходить никак не надо. Алёна сходила — сходила. А теперь её спасать надо...». Вот подставьте вместо первого имени "Елена Викторовна Хворостьянова" а вместо второго "Мария" — и будет в точности наша ситуация. И ведь сами со Скифой над этим ржали сквозь слёзы... чего ж я пошёл-то?! Этот вопрос мне задавали все, хоть немного знакомые с Хворостьяновой, без исключения. Точнее, сначала просто пальцем у виска крутили или вдохновенно выдыхали «сумасшедший!» (что мне почему-то льстило), а потом, в ответ на рассказы о моих траблах, спрашивать начали. И вопрос сей моментально перекочевал в те, за которые я был готов рвать на части — в том числе и потому, что и сам на него ответа найти не мог. Версии есть, но все какие-то неправдоподобные.
Отчасти дело было, наверное, в том, что во мне откуда-то была уверенность, что у меня всё получится: дескать, Хвор я, в отличие от Скифы, не боюсь, трепаться умею хорошо, да и в конце-концов сам стихи пишу — значит со стиховедением мне проще будет. Ну и была определённая надежда на то, что Скифа уже всё это прошла, она в курсе, что и как надо делать, ну а две-то голову Хвор уж как-нибудь победят.
Ага, щаз-з-з. В результате Хвор я начал панически бояться где-то с третьего занятия (и до сих пор боюсь), и при виде её красиво трепаться у меня нифига не получалось; факт, что я сам поэт, как оказалось, в стиховедении просто чудовищно мешает (стиховедение с поэзией не имеет ничего общего, как и со всем остальным, что есть в мире), ну а что до скифиной поддержки — тут сами знаете, как всё обернулось.
А, да, главное забыл сказать: возможно, всё было бы хоть сколько-нибудь терпимо, возьми я для изучения какого-то другого поэта. Но я (видимо из соображений быть последовательным в своём безумии) взял Хармса.
Даже не знаю, стоит ли дальше продолжать.

Невольно прочитав всего Хармса я начал всерьёз опасаться за свою крышу. До сих пор страшно вспоминать ту неделю, перед зачётом, когда я по 27 часов в сутки (это не шутка) определял стиховедческие параметры каждой строчки каждого произведения этого психа. Короче, главное, что всё хорошо кончилось. Ну как, хорошо — меня не выгнали из универа, а одно время я был почти уверен, что это случится. Хвор поставила мне три с двумя минусами с условием, что я ухожу из её семинара (на том же условии можно было бы от неё и пять потребовать ). Вообще это забавно — будто бы я сам там собирался оставаться хоть на сколько-нибудь после сдачи работы. А "работой" это фуфло даже мне назвать трудно — а значит, для Хвор сей труд был равносилен чистым листочкам. Ну и пофиг, честное слово.