Прочитал тут статью про литературных героев по системе Станиславского, и вспомнил один свой проект. Как и все прочие, недо/нереализованный. Хотя именно эту штуку я очень бы хотел однажды написать. Прямо сейчас хочется.
Знакома ли вам ситуация, когда рассказанная кем-то история представляется вам так ярко, что кажется, вы сами там были и даже можете "припомнить" опущенные рассказчиком визуальные детали? Или когда вы сами переиначиваете события, чтобы рассказ получился более эффектным, и постепенно забываете, как было на самом деле? И наконец, знакомо ли вам чувство, когда при долгом отсутствии контакта с человеком, его личность в вашем сознании превращается в образ? Воспоминание о ком-то - это ведь литературный персонаж вашего сознания!
87-ю квартиру я хотел бы заселить именно такими персонажами-воспоминаниями. Людьми, какими я хочу их помнить. "
И пусть никто, никто вообще не уходит!.."
Это первая, и пока что единственная зарисовка, ни с начала ни с конца:
МарияЧасто, смотря на людей, посещавших эту странную квартиру, я любил представлять себе их в повседневной, будничной жизни. Интересно было пытаться угадывать, какими они представали перед другими людьми, дома или на работе...
Мария была из тех, кого невозможно было представить в иной жизни: практически не покидая своего обиталища, обустраивая уют вписчиков и привечая каждого вновь прибывшего, она составляла неотъемлемую часть атмосферы 87-й, была её добрым духом, вселенской матерью, способной успокоить, приласкать и помочь каждому. И правда, было что-то вечное в этой невысокой светловолосой девушке в длинной цветастой юбке, рубашке, завязанной под тяжёлой грудью, и фенечками до самых локтей. В ней было столько же вечности, сколько в остролистовом кресте на её шее и в самом её имени – Мария.
Её любовь и забота распространялась на всех и всегда получали ответ: не принимать Марию значило не принимать 87-ю, а потому людей, не любивших её, здесь просто не было.
При этом она всегда была одна: её любовь ко всем нам была поистине материнской и никогда не перерастала ни во что, кроме самой крепкой и трепетной дружбы. Люди, желавшие от неё иного, как правило, быстро и удивительно ясно, без каких-лиоб объяснений, осознавали бессмысленность своих притязаний. Мария была у всех нас и ни с кем не стремилась быть.
Помню, однако, случай, когда поздним осенним вечером Эрвин притащил какого-то несчастного мальчишку, которого, в буквальном смысле, выловил из Фонтанки. Дурачок был абсолютно мокрый, стучал и цыкал зубами на весь белый свет, в тот момент сошедшийся клином на самом Эрвине, который не дал ему «всё закончить». Мария дала бедняге тёплые вещи, напоила чаем с ромом, а после взяла за руку, увела в спальню и заперлась. Немногочисленная публика была изумлена, Джос даже что-то съязвил, и только Эрвин усмехнулся и сказал: «Всё так и надо». Парень ушёл рано утром, а на следующий день вернулся, принёс Марии огромный букет, почему-то извинился перед всеми, сказал Эрвину «Спасибо» и вышел.
Больше мы его никогда не видели, но похоже, всё действительно было как надо.