Стаханов

[фон Штырман]

Давно стоило это вывесить. Ибо вещь же!

Группа-в-становлении

СТАХАНОВ
драма в 4-х явлениях с эпилогом

Действующие лица:
Стаханов – шахтёр, перевернувший представления человечества о добыче угля, мужчина средних лет (актёр, играющий Стаханова, должен иметь лицо энтузиаста)
Изотов – шахтёр, сподвижник Стаханова, оппортунист, высокого роста, грустный
Журналист – агент американской разведки, манера речи должна порождать у зрителя отвращение к буржуазии
Захарыч – пожилой завхоз, хорошо разбирается в ситуации; кроме Явления 2 появляется во всех ключевых местах произведения в зависимости от интерпретации
1-й пионер – вожатый пионеротряда Генка
2-й пионер – правая рука Генки
3-й пионер – инициативный, рано остался без родителей, во время войны был беспризорником, потом партизаном
4-й пионер – лицо женского пола
Петька – плохой пионер, много читает, хорошо знаком с историей партизанского движения в России и СССР
Конь – животное серой масти, в яблоках; коня играет тот же актёр, что и Изотова; во избежание путаницы роль коня актёр исполняет в противогазе с двумя симметрично надетыми на макушку респираторами (уши коня).


Явление 1. Под землёй

Алексей Стаханов и Никита Изотов идут по узкому тёмному коридору в угольной шахте. Они освещают свой путь фонарями.

Стаханов: Ты, значит, твёрдо решил.
Изотов (со вздохом): Да.
Какое-то время идут молча. Звук капающей воды.
Стаханов: И как же ты тут?
Изотов: Как-нибудь… А я ведь тут даже стихи сочинять стал.
Стаханов: Да ну?!
Изотов: А что?
Стаханов: Какие же тут (показывает рукой вокруг) – стихи?
Изотов (смущённо): Как я насос ремонтировал…
Изотов достаёт из кармана грязную бумажку, протягивает Стаханову.
Стаханов (со смешком): Ну-ка – (читает):
«Когда пришёл я на работу,
Насос работать не хотел,
Но я пустил его в работу,
Я починить его сумел.
А человек должён трудиться,
Ему работать – значит жить,
А тех, кто перестал трудиться,
Насос не сможет починить»
Изотов: Как тебе?
Стаханов: Правда, стихи – гладко.
Изотов: Ещё где-то было (ищет в кармане, потом спохватывается). Да что ж я время-то тяну, а ты тут со мной цацкаешься..
Стаханов: Никит, так я же не в службу, а в дружбу.
Изотов: Да ведь без разницы..
Стаханов: Почему же?
Изотов: Ну как, почему? Ведь ты мне друг? (Светит фонарём в лицо Стаханова)
Стаханов: Друг (отводит фонарь)
Изотов: А работник ты какой?
Стаханов: Как какой? Я энтузиаст, я один, почитай, всё строительство перевернул, я ведь – как вон в газете писали – из нашего настоящего (выключает фонарь) сделал светлое настоящее (включает фонарь), а уж от светлого настоящего до светлого будущего – рукой подать. Вон газета-то (достаёт газету из кармана)…
Изотов: Думаешь, я газеты не читаю? Знаю, что ты энтузиаст, ты ж на моих глазах… Я ведь к тому, что энтузиаст – он и в Африке энтузиаст, и в Америке, и в Австралии – на всех пяти континентах – чуешь?
Стаханов расправляет газету, собираясь прочесть что-то.
Изотов: Эх, любишь ты, Лёха пополам всё рвать (он рвёт ребром ладони пополам газету) – в службу, в дружбу. Ты же и друг, и слуга народа, ты – вместе всё время в настоящем или в этом – светлом настоящем. И настоящих, что ли, тоже два?
Стаханов: Это я, как написано, сказал: было обычное настоящее, а стало светлое.
Изотов: И что же, их два теперь стало? Если одно было – так это уж прошлое, значит.
Стаханов: Это получается, что просто настоящее – это прошлое, а светлое – это просто настоящее.
Изотов: Вот, ты и понимаешь ударно! Молодец! Я же говорю: энтузиаст – он везде…
Стаханов (перебивая): Постой, как же это? А с будущим что: светлое будущее – так и есть будущее, а обычное будущее – уже сейчас. Значит, мы живём в будущем?!
Изотов: Ой, да ну тебя к чертям, всего у тебя по два, пойдём, лучше быстрей – а то из-за меня на смену опоздаешь и недоперевыполнишь.
Стаханов и Изотов дружно и весело смеются. Потом Изотов будто спохватывается
Изотов (грустно): Да, тут ведь никого теперь кроме меня. Вот уйдёшь сейчас, начну вырабатывать потихоньку.
Стаханов (утешает): Брось – потихоньку (показывает жестами большую фигуру Изотова)
Изотов: Опять ты – сам ведь знаешь, что тут толку в ручищах таких. Мне бы твой метод.
Стаханов: Да, ведь ты всё по старинке.
Изотов вздыхает.
Стаханов: Ладно тебе: старый конь борозды не портит.
Они жмут руки. Стаханов дружески хлопает Изотова по плечу.
Стаханов: И ты приходи навещать. В дружбу. А в службу-то ты как же – без метода-то?
Оставляет Изотова в недоумении. Открывает дверь – оттуда свет – и уходит. Дверь закрывается. Изотов гасит для экономии электричества фонари и начинает вырабатывать уголь – монотонно долбит молотом в камень (долго).


Явление 2. Интервью

Стаханов в комнате – делает приседания. Потом берёт колун и делает упражнения. Входит журналист, приглядываясь подробно к обстановке. Принюхивается и морщится. Стаханов его не замечает – делает лицом к окну приседания с колуном на вытянутых руках, потом начинает делать повороты, замечая журналиста.

Стаханов: Вам угля?
Журналист: Некоторым образом, я, видите ли, к вам…
Стаханов (перебивая): Уголь – всегда определённым образом. Либо антрацитище – такой всю страну в железных коней запряжёт, либо пыль одна – эт только буржуя́м в ихней Америке какаву делать из неё. А смешивать эти ремесла, как говорит товарищ Грибоедов, много лодырей, а я не из ихнего числа.
Журналист немного растерян, но находится.
Журналист: А-а, вас предупредили?
Стаханов: О чём?
Журналист: Я ведь именно из Америки – из города Детройта, от нашего автозавода. Ваше имя теперь гремит по всему миру. Стоило вам только подать пример – и вот, уже каких-то несколько месяцев, и ..
Стаханов: Как то есть? Из Америки? Там ведь все по-иностранному говорят.
Журналист: Oh, no problem – я могу по-английски, если вам хочется!
Стаханов: Так ты шпион!!! (хватается за колун)
Журналист (испуганно): Что вы!!! Со шпионами надо бороться, бороться вашим же методом. I mean, надо обнаруживать шпионов и заставлять служить на благо советского общества, но ведь я журналист, а не шпион. Я совсем наоборот: сам хочу вашим методом – обнаружить вас и помочь вашим американским братьям-пролетариям с автозавода. Я по специальному разрешению прибыл сюда специально для беседы о новом стахановском методе угледобычи, получить от вас (задумывается)… recommendations, да – рекомендации, советы. So, могли бы вы уделить мне пару минут?
Стаханов: Х-ха, ты уж действительно скорее находка для шпиона, чем шпион. (достаёт свой грязный носовой платок, сморкается) Н-да, обознался я…
Журналист: Ничего, OK… (припоминая) Железный конь хотя и имеет четыре ноги, но спотыкается, как ваш народ говорит.
Стаханов: Но-но! Где наш железный конь споткнётся, там все ваши буржуйские кобылы передо́хнут.
Журналист оглядывается, как бы подбирая слова.
Стаханов: Ладно – сам-то из пролетариев будешь?
Журналист (оживляется): Oh, yes! Я не только буду из пролетариев, я уже пролетарий, ведь мой отец собрал много автомобилей, а я ему с детства помогал. Мой отец, well, он.. слесарь! Да, он слесарь по сборке, он..
Стаханов: Эх ты – вот батя твой у станка, слесарит, а ты чего ж не помогаешь?
Журналист: Да, я сейчас журналист, но ведь я так хотел посетить вашу страну.
Стаханов: И что?
Журналист: Мой отец – опытный рабочий, его посылали в СССР учиться на ваших заводах, у ваших Стахановых (улыбается). Меня бы не взяли в вашу страну. Только работая в газете, я получил возможность приехать сюда и…
Стаханов: Молодец, парень не промах (хлопает его по плечу). Валяй, спрашивай – всё ща расскажу, что знаю про уголь.
Журналист как бы собирается весь для броска, осматривает стены – на большом гвозде, вбитом в стену, висит календарь с Георгием Победоносцем.
Журналист: Вы, наверное, повесили этот плакат, восхищаясь универсальным символом, заключённым в данной композиции: человек, побеждающий стихию и…
Стаханов (перебивая): На коне.
Журналист: Yes, человек на коне – так сказать, пользуясь своими достижениями в обуздании сил природы, выходит на качественно новый этап в собственном развитии и …
Стаханов (мечтательно): Конь красивый…
Журналист: Of course! Облагороженный рукой человека – творца своей социальной судьбы – конь не может быть другим, он просто прекрасный, beautiful! Красота спасает мир – помогает ему возродиться после огненного вихря октябрьской революции, которая как очистительное пламя…
Стаханов: Революция – одно, а конь – другое.
Журналист (озадачен, растерянно): Это правда. (оживляется) Ваш новый метод угледобычи действительно ни с чем не сравним! (тем временем достаёт из внутреннего кармана плаща блокнот и что-то записывает).
Стаханов: Да, это правда. СССР – первая в мире страна победившего социализма, тут у нас всё не с чем сравнивать. Капитал создаёт порочный круг между хозяева́ми и их холопьями, он их всех погубит. Это как если в шахте вдруг лифт сломается, а шахтёры, как ослепшие или оглохшие, будут продолжать выработку. Что будет?
Журналист (готов записывать): Что?
Стаханов:Да каюк им всем полный! Уголь-то они добывают, на вагонетках к лифту перевозят, а там тупик. Они-то думают, что всё хорошо идёт, а на самом деле – лифт сначала весь углём заполнится, потом – шахту саму начнут углём заваливать, путь для вагонеток всё короче – до затора только, там выгрузят и обратно сразу. Шахтёрам-то так даже сподручней: они думают, быстрее получается у них, значит, прогресс в работе. А как себя уже по горло углём засыплют (ребром ладони проводит себе по горлу)…
Журналист: А как же они себя засыпят, если и шахта всё увеличивается?
Стаханов: Эх ты! Ещё сын слесаря! До́бытый-то уголь больший объём занимает, чем порода.
Журналист: Oh, вы правы.
Стаханов: Так вот, у вас там в Америке – не видят, что лифт сломан, вот и заживо себя хоронят.
Журналист: Good, очень красивый образ, но если говорить о вашем методе, то он кажется … (подбирает слово) устаревшим..
Стаханов: Почему?
Журналист: Я много читал о методе Стаханова, и, если я правильно понимаю, этот новый подход не предполагает наличие шахт и лифтов.
Стаханов: А и правда. Ты сообразительный!
Журналист: Ваше интервью, я уверен, поспособствует развитию угледобывающей промышленности в США, а вместе со способом, I’m sure, будет распространяться и та идеологическая система, которая смогла породить метод.
Стаханов: Конечно же, записывай! До сих пор считалось, что метод подземной разработки угля лучше, чем открытой. И только потому, что, якобы, угольные пласты редко залегают близко к земной поверхности, как надо для открытой разработки. Количество до́бытого угля не удовлетворяло бы все потребности общества, тем более – нашего социалистического.
Журналист: Конечно же.
Стаханов: Так это потому что раньше ведь социализма не было, а были одни буржуи. А мне вот случай и пришёл на помощь. Выхожу я как раз из дому – вот прям из этого, где мы сейчас – смотрю: недалеко от двери – на земле прямо – такая куча угля насыпана. Я думаю: к чему бы? Кто это из наших оставил? Или так привезли, насыпали? А как подошёл поближе, смотрю: как будто монолитный большой кусок угля, только крошкой сверху и по краям немного присыпан. Тут-то мне и пришло в голову – а что если это не сверху насыпано, а, как сказать…
Журналист: Как вершина айсберга?
Стаханов: Вот-вот, как верхушка только сверху торчит, угольного пласта. Ну, я сразу к начальнику шахты, тот с разведгруппой связался, проверили – так и есть.
Журналист: А когда вы поняли, что ваша находка не случайность, а наоборот – залог развития угольной промышленности СССР?
Стаханов: Так вот: я же сразу и стал думать, с чего бы вдруг уголь так себя ведёт. В этом районе – под Ленинградом то есть – никогда и не находили такой породы, не Донбасс тебе всё-таки. Я до сих пор разные версии допускаю, но ведь факт: считай, в центре Питера, и вдруг – угольный пласт.
Журналист: И всё-таки, какие же версии у вас есть по поводу происхождения этой породы?
Стаханов: Ну, во-первых, я стал думать, что пласт и раньше был, только на очень большой глубине, а на поверхность он вышел под давлением городских построек. Знаешь, сколько получится, если подсчитать весь вес домов в Ленинграде?
Журналист: Предполагаю, что примерно, как в Детройте, или в Чикаго. Но точно я не могу сказать – в США такие подсчёты не проводились. Но я уточню.
Стаханов: Вот (поднял указательный палец вверх). Эти подсчёты – и есть лифт, которого не видят в Америке. А это ведь многие и многие тонны, которые давят на земную поверхность. Но у меня есть ещё одно объяснение, которое даже ближе к ситуации.
Журналист: К какой ситуации?
Стаханов: Эх ты (махает рукой). Куда тебе – понять ситуацию?!
Хлопает дверь, входит завхоз Захарыч.
Стаханов: О, Захар Захарыч, что-то вы редко заходить стали.
Захарыч: Так у вас, Алексей Григорич, всегда всё в полном порядке, другие дела больше забот доставляют. Это вы – один на весь фронт, зато как! – А я прямо со всех сторон. Вчера вот опять: пришлось со всякими перегибами и заскоками как-то выправлять. Никита-то твой Изотов – вообще прямой оппортунист какой-то. Да и молодёжь, вы же знаете, какая у нас нынче – горячая, но слишком самостоятельная, не понимает ни ситуации, ни Генеральной линии, ничего почти.
Стаханов: Вот (показывает на журналиста) – как раз тоже бьюсь вовсю. У меня тут западный фронт открылся, объясняю товарищу журналисту свой метод.
Захарыч: А-а, вы опять на своего конька сели. Ну и как там – на Западном фронте?
Стаханов: А-а-а (разочарованно) – без перемен всё. Как я ему объясню, если он ситуацию не понимает.
Журналист: Так вы мне и объясните тоже – что такое «ситуация». Maybe… это как-то связано с философией Ленина, с коммунистической доктриной…
Стаханов (несколько удивлённо, кивает на журналиста): Смотри-ка, действительно поймёт (наклоняясь к Захарычу, полушёпотом) Он хитрый.
Захарыч стоит у дверного косяка, скрестив руки.
Стаханов: Так, значит… Ситуация-то в том, что если б первая же моя догадка была правильной, так тогда бы ничего и от ситуации не осталось бы. Вот ты говоришь, по весу – что Ленинград, что Чикага ваша. Так бы и в Америке кто-нибудь уже обнаружил.
Журналист: Понимаю.
Стаханов: А настоящее объяснение может быть только в стране, живущей по заветам Ленина. Я думаю, что ускоренные темпы наших пятилеток вызвали прогресс и в природе. Так ведь товарищ Вернадский говорит? (к Захарычу)
Захарыч: Да, в природе всё взаимосвязано.
Стаханов: Вот. Весь органический слой, который даёт в итоге уголь – везде тысячелетиями слёживается, уходит на глубину, а в СССР он не успевает уйти глубоко!
Журналист изумлённо оглядывает, бросив записывать, Стаханова, потом – Захарыча. Оба серьёзны.
Стаханов: Только вчера ты выкинул на помойку какую-нибудь засаленную кушетку из красного дерева, годную только для разврата, а завтра уж гляди – из неё килограмм угля.
Журналист: Э-э, это… это, как магия?
Стаханов: Магия – это буржуазный пережиток, а тут тебе говорят – прогресс. Конечно, важно пересечение пространство и времени. Время – как в СССР, а пространство – там, где крупные города , как вот Ленинград, которые служат, как пресс.
Журналист (записывая, бормочет себе под нос): Пресс, пресс… Our press… (дописав, подскакивает) Thanks! Большое спасибо – вы дали потрясающий материал. Не возражаете, если я ещё зайду, если возникнут вопросы?
Захарыч: Ишь ты, как подскочил, забил копытом (смеётся). Что ты ржёшь, мой конь ретивый…
Стаханов: Да как хочешь. Пустят тебя ещё раз, так главное от работы меня не отвлекай. (Шутя) А то тебя капиталиста вместе с той кушеткой – на ней же верхом – тоже пустим на уголь.
Журналист выбегает.
Захарыч: Ладно, Алексей Григорьич, вы разгорячились что-то. Прямо сейчас в забой – так не то что норму перевыполните, но ещё и рекорд опять поставите.
Стаханов (бодро): Если партия прикажет…
Захарыч: Так, инвентарь у тебя весь в наличии? Надо что?
Стаханов теряет бодрый вид, задумывается.
Захарыч: А-а, знаю, знаю – опять щас начнёшь про коня рассказывать. Я тебе говорил: вопрос этот я уже поставил на заседании ячейки. Требуется согласие профсоюза, заявление я туда написал. Пока нет ответа.
Стаханов вздыхает.
Захарыч: О-ох, ну что ты: поймут, там ведь тоже люди. Ты вот что: считай, что партия приказала, ставь рекорд, а там уж в качестве премии гораздо быстрее выйдет.
Стаханов молчит, садится.
Захарыч: Да мне и самому смотреть, как ты тут мифологию на стены развешиваешь, думаешь, охота?
Стаханов молча встаёт, подходит к плакату со Святым Георгием, смотрит. Захарыч тоже подходит, смотрят вместе.


Явление 3. Популярность Стаханова

Стаханов идёт по улице вдоль линии железной дороги. На запасном пути стоят вагоны. Из-за вагона появляется человек, он видит Стаханова, жестами подзывает кого-то из-за вагона, потом выступает вперёд и кричит, салютуя по-пионерски: - Салют Стаханову! – Выбегают ещё 4 человека. Стаханов останавливается, приветственно и бодро поднимает руку.

Стаханов: Салют работникам путей сообщения!
1-й пионер: Даёшь интервью!
Стаханов (несколько разочарованно): А-а, так вы тоже журналисты…
2-й пионер: Это он шутит!
3-й пионер: Газет начитался.
1-й пионер: Для того их и пишут, чтоб читать.
Все подходят к Стаханову.
Стаханов: Правильно (1-му) – газеты важно и нужно читать, там всё, что нужно пролетарию!
3-й пионер: А как бы мы без газет о Стаханове узнали?
Все галдят: Да, да, точно!
Стаханов: Вы комсомольцы?
Все: Да, да! Конечно!
1-й пионер: Мы все сразу в комсомол вступали, всей бригадой.
3-й пионер: А Петя как же?
1-й пионер (вспомнив вдруг): Ах, да… Петька-то не с нами ведь…
Из-за вагонов показывается хилый и сгорбленный Петька. Все смотрят на него. Он подходит поближе, но становится чуть в стороне, смотрит исподлобья.
4-й пионер: Он и утром позже всех встаёт, всё время бужу его.
3-й пионер: Книжки всё читает.
Петька: Я про партизанов.
Стаханов (строго оглядывает Петьку): Про партизанов? Тоже полезно. Только в комсомол вступить всё-таки надо.
Петька смущённо смотрит под ноги.
3-й пионер: Ген, мы же по делу хотели обратиться (подталкивает 1-го пионера рукой)
1-й пионер: Да, товарищ Стаханов! Мы хотим организовать кружок стахановцев у нас в бригаде.
Стаханов: Что же – хорошее дело. Правильно, молодцы! Всюду перенимают. И ещё дальше пойдёт дело. Сколько я уже сделал докладов – сам не сосчитаю. Да и этого мало ещё. Только, ребята, Петра нужно сначала в комсомол принять.
Все: Да, да!
3-й пионер: Петька – а пошли прям завтра, а?
2-й пионер: Петя ничего, подтянется.
Все: Потянется, подтянется!
1-й пионер: Товарищ Стаханов! У нас вот только одно сомнение есть.
Стаханов: Что такое?
1-й пионер: А как же? Ведь все ваши рекорды – тоннами мерятся.
Стаханов: Конечно, а как их ещё мерить-то? В граммах, что ли?
Все смеются.
1-й пионер: Нет, у нас – вообще всё в длину мерится. Вот я, например, вчера 5 километров проложил шпал, а Павка вот – 4 с половиной.
4-й пионер: А Петька – только 3 километра.
Все хихикают. Петька краснеет.
1-й пионер: Да, а нам хочется, чтобы как у вас всё было.
3-й пионер: Что нам делать?
Стаханов (думает, все ждут): Конечно, ребят, 3 и 5 – это цифры маленькие. Такое и в газетах-то не станут печатать. Всего 2 километра разницы – какое уж тут соцсоревнование (качает головой).
Общий вздох.
Стаханов: Ладно, придумал, слушайте сюда: сколько одна шпала-то весит?
2-й пионер: Не взвешивали.
1-й пионер: Килограмм пять.
3-й пионер: Ты что! Тяжелее.
Стаханов: Так, так (успокаивая). Вот возьмите одну штуку сначала и взвесьте. Потом – ведёте учёт, сколько на кого шпал приходится?
1-й пионер: Да нет, мы штабелями их, чтоб быстрее…
3-й пионер: Можно посчитать ведь.
Стаханов: Во-о-от. А потом надо вес одной шпалы помножить на количество шпал, сколько каждый по отдельности уложил – вот вам и получится в тоннах!
1-й пионер (в восхищении): Здорово!
3-й пионер: Вот спасибо вам!
Все: Спасибо!
2-й пионер: Пошли что ли обратно, считать, сколько кто сегодня-то уложил!
1-й пионер: Точно, пошли.
Стаханов: Правильно, начинайте прямо с сегодняшнего дня!
Все: До свиданья!
Стаханов машет рукой, они разбегаются. Задумчивый Стаханов идёт по пустынной улице, по ветру кружатся обрывки газеты «Правда».


Явление 4. Приход коня

Стаханов сидит на диване, смотрит в одну точку – на календарь. Вздыхает.

Стаханов: Эх, Георгий… Жора….
Роняет голову.
Стаханов: Ишь, какой у тебя конь в яблоках весь, как яблоня. А глаза-то какие?! Большие, круглые, как иллюминаторы, и гру-устные!!
Вздыхает, молчит.
Стаханов: Видать, седок ему не по нраву – другого ждёт, скучает.
Встаёт, тыкает пальцем в Святого Георгия.
Стаханов: Да, да – ты ему не по нраву. За конём ведь уход нужен. И почистить его надо, и корму задать, и на водопой сводить, и словом приласкать иногда. А ты что же, Жора?! А ты сидишь просто, конь-то истомился уже весь стоявши. Да разве святого дело – на конях-то разъезжать! Э-эх! Мне бы такого.
Садится, закрыв лицо руками. Вдруг будто решается.
Стаханов: Да я ведь, Жор, из-за одного коня этого в шахту пришёл. Да – из-за него единого. Если б не он – так не было б и никакого тебе стахановского нового метода, никакого светлого настоящего – ничего. Да что там (резко встаёт). Я тебе с начала расскажу, как дело было. Это у меня сызмальства. Батя у меня коваль был – так ещё вот такой вот я был (показывает рукой метр от пола), у него на кузне ползал, всё смотрел, как он молотом машет. Только раз слишком близко подполз, а тут подкова-то раскалённая возьми и соскочи у него из-под молота. Меня по самой макушке ка-а-ак вдарит, и щас волосы сбрей, так след увидишь. Вот с этих пор я и полюбил коня. Уже и пастухом ходил, а всё своего у меня не было, семья-то бедняцкая была. Вот раз служил на мельнице, у кулака, стерёг его коней, а среди них был один серый жеребец, вот почти, как твой, Жора, даже лучше. Он ножкой своей, помню, всё эдак вот – бьёт, ну прямо уголь ломает в забое, голыми копытами. Мне этот мельник коня вместо половины заработка обещал. А под конец обжулил, выгнал, коня не дал (молчит). В шахту-то я неохотой шёл, Жора. Ещё бы: из полей, да сразу под землю куда-то, заживо хорониться. Но ничего, сдюжил. Сначала коногоном был. Потом с друганом – с Никитой Изотовым – пошли в забой. Стал я уголь ломать. Сам видишь, каких результатов достиг, газеты, небось, все читают. Советский-то хозяин не обманет с конём. Вон Захар Захарыч всё чаще вопрос обо мне на ячейке ставит. Скоро свой конь будет, помогу тебе змею растоптать эту, и поскачем с тобой куда-нибудь, а? В коммунизм на коне, а?! В яблоках-то?!
Стаханову кажется, что святой Георгий недоволен.
Стаханов: Да, Жора. Я тоже вот думаю: что же побыстрее-то они коня мне не справят. Да мы бы с конём вдвоём такую выработку бы дали – в 10, да что там – в 20, в 30 норм! Эх, кабы коня…
В коридоре слышится ржанье. Стаханов замирает, вслушивается. Ржанье становится громче. Появляется конь – он манит Стаханова за собой. Они выбегают из дома, бросаются по открытый Стахановым пласт. Конь танцует причудливый танец на угольной глыбе, вырабатывая копытами уголь. Стаханов помогает киркой.

Эпилог

Алексей Григорьевич Стаханов умер 5 ноября 1977 года в психиатрической больнице г. Донецка.