Записи с темой: Серебренников, серебренников (72)
11:50
Из "Бочки" телеграфирую
Был в универе. Ощущение, что лето закончилось, оказалось верным: сдачу диплома могут назначить либо на октябрь, либо на следующее лето. Прикинув, решил не отступаться: сколько можно сопли жевать, честное слово?!
В общем у меня есть как минимум полтора месяца. Богдашечка (моя прекрасная научница) считает, что этого катастрофически мало, но, как говорил Эни Скайвокер, "Ты недооцениваешь мою мощь!". Видела бы она, как я для Хвор курсовик за неделю написал - а он по сложности мало чем от диплома отличался, может даже сложнее был.
В общем, пожелайте мне удачи и терпения
В общем у меня есть как минимум полтора месяца. Богдашечка (моя прекрасная научница) считает, что этого катастрофически мало, но, как говорил Эни Скайвокер, "Ты недооцениваешь мою мощь!". Видела бы она, как я для Хвор курсовик за неделю написал - а он по сложности мало чем от диплома отличался, может даже сложнее был.
В общем, пожелайте мне удачи и терпения
Комментарии (2)
17:43
На удачу
Я тут не буду разводить дайри-магию (не-не-не, Дэвид Блэйн!), но мне бы просто очень хотелось, если бы все вы пожелали мне удачи назавтра. Завтра я сдаю гос по испанскому - экзамен, из-за которого я в прошлом году не смог закончить университет. Если я его завтра сдам - буду самым счастливым человеком на Земле. Если нет... пиздец в общем будет.
Комментарии (8)
19:30
.торобоан ерим в ёсВ
Меня сейчас, конечно, всё бесит, вот я и пишу всякую хрень, но я вот о чём подумал:
Я почти что закончил университет. И очень сомневаюсь, что сейчас, как 5 лет назад, я сдал бы вступительный экзамен. В него же.
Так что это не образование нифига, а наоборот.
Я почти что закончил университет. И очень сомневаюсь, что сейчас, как 5 лет назад, я сдал бы вступительный экзамен. В него же.
Так что это не образование нифига, а наоборот.
Комментарии (2)
23:56
Не помещаюсь
Говорят, наши университетские курицы, узнав что я работаю в офисе, окрестили меня конченным человеком, или чем-то вроде того. Нет, мне правда искренне жаль их: они ведь даже не представляют, что помимо универа существует другая жизнь, более того - что эта жизнь для них наступит уже очень скоро. Я ведь тоже такой был (ну разве что тупых ярлыков не вешал): главным в жизни было сдать экзамены, не было страшнее проблем, чем допса, а отчисление казалось равносильно смерти. А как иначе, если в течение всей своей сознательной жизни ты только и делал, что учился?
И вот, однажды я вылетел. Умер для этой жизни и переродился: прошёл обряд инициации, ощутил себя в новом статусе, увидел другой мир, с другими правилами и проблемами... И он мне понравился: показался логичнее и справедливее, что ли... Я писал уже об этом, не хочу повторяться. Я с удовольствием примерил на себя шкуру рабочего человека: приятно было ощущать ответственность, чувствовать себя полезным и наконец понять, каково это - быть взрослым.
И вот я вернулся обратно. В место, которое любил всей душой и часто думал, что лучше умереть, чем покинуть его, а покинув, пообещал себе вернуться, ведь как можно жить без университета?..
Я даже испугался, насколько чужим я себя здесь почувствовал. И не потому даже, что теперь вокруг были сплошь незнакомые лица, а немногие оставшиеся едва склоняли голову в ответ на приветствие, нет - потому что я ощущал, что не помещаюсь, что принадлежу уже к другой (форме) жизни, именно она мне близка и интересна. Вокруг звучали полузабытые слова: спецсеминар, спецкурс, дискурс, предикативность... Совсем недавно я точно знал, что всё это значит, а теперь забыл: сам же вычеркнул из памяти, как неактуальное. Я забыл даже расположение аудиторий - недавно я перепутал "Олимп" с "Высшей школой" - недопустимо для человека, проведшего на филфаке 4 года.
Я ведь даже не скучал. И вернулся по заключению башки, а не велению сердца. Сам с трудом могу поверить, насколько для меня всё изменилось. Говорил с несколькими восстановившимися: они испытывают то же самое.
Но надо как-то возвращаться по-настоящему, пусть ненадолго, но снова встроиться в эту жизнь, чтобы... получить диплом и забыть, как страшный сон? Горько говорить такое о любимом филфаке, но для меня теперь именно так.
Горько. Даже при учёте, что это я отринул филфак, а не он меня.
Простите за весь этот пафос: виски делает нас хреновыми поэтами.
И вот, однажды я вылетел. Умер для этой жизни и переродился: прошёл обряд инициации, ощутил себя в новом статусе, увидел другой мир, с другими правилами и проблемами... И он мне понравился: показался логичнее и справедливее, что ли... Я писал уже об этом, не хочу повторяться. Я с удовольствием примерил на себя шкуру рабочего человека: приятно было ощущать ответственность, чувствовать себя полезным и наконец понять, каково это - быть взрослым.
И вот я вернулся обратно. В место, которое любил всей душой и часто думал, что лучше умереть, чем покинуть его, а покинув, пообещал себе вернуться, ведь как можно жить без университета?..
Я даже испугался, насколько чужим я себя здесь почувствовал. И не потому даже, что теперь вокруг были сплошь незнакомые лица, а немногие оставшиеся едва склоняли голову в ответ на приветствие, нет - потому что я ощущал, что не помещаюсь, что принадлежу уже к другой (форме) жизни, именно она мне близка и интересна. Вокруг звучали полузабытые слова: спецсеминар, спецкурс, дискурс, предикативность... Совсем недавно я точно знал, что всё это значит, а теперь забыл: сам же вычеркнул из памяти, как неактуальное. Я забыл даже расположение аудиторий - недавно я перепутал "Олимп" с "Высшей школой" - недопустимо для человека, проведшего на филфаке 4 года.
Я ведь даже не скучал. И вернулся по заключению башки, а не велению сердца. Сам с трудом могу поверить, насколько для меня всё изменилось. Говорил с несколькими восстановившимися: они испытывают то же самое.
Но надо как-то возвращаться по-настоящему, пусть ненадолго, но снова встроиться в эту жизнь, чтобы... получить диплом и забыть, как страшный сон? Горько говорить такое о любимом филфаке, но для меня теперь именно так.
Горько. Даже при учёте, что это я отринул филфак, а не он меня.
Простите за весь этот пафос: виски делает нас хреновыми поэтами.
Какой у нас туман на улице: из окна почти ничего не видно... Да ещё и сервер повис, так что все развлекаются, как могут. Лично я, вот, на @дневники залез в кои-то веки
Расскажу я вам, пожалуй, одну историю... Когда это случилось, я понял, что мой мир никогда уже не будет прежним. Тогда тоже был туман, только стояла осень, и материализованная белая влажность готически выползала из пруда и стелилась над мокрым ковром опавшей листвы ботанического сада, куда мы с Образцом Древнего Благочестия удалились после пары по семантике русского, унылой хотя бы потому, что начиналась она в 9 утра. Так что настроение у нас было самое декадентское.
— Представляешь, Ойген, — жалуюсь я, усевшись на контейнер для садовой утвари и забивая трубку — насколько неприятное это чувство: сидеть на паре и осознавать, что вот сидишь ты и семнадцать куриц!..
— Не куриц, а самодвижущихся пёзд... — флегматично поправляет Образец.
И тут из тумана, со стороны ближайших зарослей чего-то заморского, доносится голос:
— Пииизд!..
И тут же следом за голосом появляется Торчок Федя, удивительный местный персонаж. На пару с Торчком Севой они образуют этакую двухголовую химеру, которая шляется по филфаку, смущая окружающую утончённую действительность рэперскими кепками, хулиганскими мордами и удобными тренировочными штанами. И правда, в контекстесамодвижущихся п?зд филологических барышень ребята производят совершенно инопланетное впечатление, что не мешает им вполне успешно учиться на Итальянской кафедре. Но вернёмся к истории.
Лишь только Торчок Федя появился перед нами, как мы почти хором задали единственнно возможный в данной ситуации вопрос:
— Чаво?!
— Пизд, а не пёзд. Это выравнивание по парадигме, — сдвинув козырёк кепки на бок и выплюнув жвачку, объяснил Фёдор — "весна - вёсны" - вот все и думают, что "пизда - пёзды". Но ведь она же не пЕзда!..
И вот с этого момента картина мира в моей голове приобрела несколько другой вид. И теперь я тоже всех поправляю.
Расскажу я вам, пожалуй, одну историю... Когда это случилось, я понял, что мой мир никогда уже не будет прежним. Тогда тоже был туман, только стояла осень, и материализованная белая влажность готически выползала из пруда и стелилась над мокрым ковром опавшей листвы ботанического сада, куда мы с Образцом Древнего Благочестия удалились после пары по семантике русского, унылой хотя бы потому, что начиналась она в 9 утра. Так что настроение у нас было самое декадентское.
— Представляешь, Ойген, — жалуюсь я, усевшись на контейнер для садовой утвари и забивая трубку — насколько неприятное это чувство: сидеть на паре и осознавать, что вот сидишь ты и семнадцать куриц!..
— Не куриц, а самодвижущихся пёзд... — флегматично поправляет Образец.
И тут из тумана, со стороны ближайших зарослей чего-то заморского, доносится голос:
— Пииизд!..
И тут же следом за голосом появляется Торчок Федя, удивительный местный персонаж. На пару с Торчком Севой они образуют этакую двухголовую химеру, которая шляется по филфаку, смущая окружающую утончённую действительность рэперскими кепками, хулиганскими мордами и удобными тренировочными штанами. И правда, в контексте
Лишь только Торчок Федя появился перед нами, как мы почти хором задали единственнно возможный в данной ситуации вопрос:
— Чаво?!
— Пизд, а не пёзд. Это выравнивание по парадигме, — сдвинув козырёк кепки на бок и выплюнув жвачку, объяснил Фёдор — "весна - вёсны" - вот все и думают, что "пизда - пёзды". Но ведь она же не пЕзда!..
И вот с этого момента картина мира в моей голове приобрела несколько другой вид. И теперь я тоже всех поправляю.
@музыка:
Пилт - Братишка
Комментарии (4)
01:39
Выспался! =/
Ну у меня и режим сформировался, блин!..
Как я уже говорил, вчерашней ночью уснуть так и не удалось - провалялся где-то на грани тревожных снов и сознания, а утром чувствовал себя не лучше заправской зомбятины. Припёрся в универ, к Янке за конспектами, встретил там Торчка Федю, судорожно искавшего, с кем выпить. Хлебнули с ним коньяка во дворике, и жизнь обрела краски, только вот после бессонной ночи развезло мгновенно. По дороге домой осознал, что нечеловечески хочу жрать и купил бигмак в макдаковском окошке на Адмиралтейской. Удивился, какой он вкусный - вот что голод делает! Только тут меня ещё и вырубать начало. А дома гости, у жениха младшей ярославской дочки День Рождения. Пришлось сесть за стол, выпить ещё бокал кагора и салата поесть. Понял, что сейчас усну прямо тут, поэтому беспардонно встал из-за стола, доплёлся до своей комнаты и вырубился. Было где-то 15 минут десятого. Через некоторое время просыпаюсь в кромешной темноте и понимаю, что выспался. "Интересно, сколько времени," - думаю - "часа 4 утра где-то, наверное...". Нашариваю мобильник, смотрю - 23:45. А сна ни в одном глазу! Пипец.
Вот, включил комп, поболтал с Марюсом, сейчас уже без двадцати два, а я сижу и обратно в кровать совсем не тянет... Ну что за нафиг?!..
Как я уже говорил, вчерашней ночью уснуть так и не удалось - провалялся где-то на грани тревожных снов и сознания, а утром чувствовал себя не лучше заправской зомбятины. Припёрся в универ, к Янке за конспектами, встретил там Торчка Федю, судорожно искавшего, с кем выпить. Хлебнули с ним коньяка во дворике, и жизнь обрела краски, только вот после бессонной ночи развезло мгновенно. По дороге домой осознал, что нечеловечески хочу жрать и купил бигмак в макдаковском окошке на Адмиралтейской. Удивился, какой он вкусный - вот что голод делает! Только тут меня ещё и вырубать начало. А дома гости, у жениха младшей ярославской дочки День Рождения. Пришлось сесть за стол, выпить ещё бокал кагора и салата поесть. Понял, что сейчас усну прямо тут, поэтому беспардонно встал из-за стола, доплёлся до своей комнаты и вырубился. Было где-то 15 минут десятого. Через некоторое время просыпаюсь в кромешной темноте и понимаю, что выспался. "Интересно, сколько времени," - думаю - "часа 4 утра где-то, наверное...". Нашариваю мобильник, смотрю - 23:45. А сна ни в одном глазу! Пипец.
Вот, включил комп, поболтал с Марюсом, сейчас уже без двадцати два, а я сижу и обратно в кровать совсем не тянет... Ну что за нафиг?!..
20:18
My Lovely Day
Даже немного страшно, какой же **дец может настать потом, если в один день было столько радостных событий... Вчера было просто офигительное!
1) Я сдал на 5 Русское Зарубежье, хотя еле решился пойти сдавать, ибо надежды не было почти никакой. Получилась какая-то нечеловеческая халява, даже не пришлось отвечать ни на один вопрос из билета.
2) Приехал Марк. Встретились с ним так, будто расстались вчера, а этих полутора лет просто не было. Какой же он всё-таки чудесный! И да, он, похоже, остаётся в России!
3) Марк встречается с Графушкой. Я был в шоке и наверное в жизни никогда ни за кого так не радовался. Видеть Графушку счастливой - это просто великолепно!
4) Скифа купила билеты в Индию и вернётся не скоро. Мне уже пофиг, конечно, но факт, что я не буду на неё натыкаться довольно продолжительное время, тоже греет душу.
Так то.
История этого дня заслуживает отдельного и обширного поста, но мне очень хочется спать и ужасно лень
1) Я сдал на 5 Русское Зарубежье, хотя еле решился пойти сдавать, ибо надежды не было почти никакой. Получилась какая-то нечеловеческая халява, даже не пришлось отвечать ни на один вопрос из билета.
2) Приехал Марк. Встретились с ним так, будто расстались вчера, а этих полутора лет просто не было. Какой же он всё-таки чудесный! И да, он, похоже, остаётся в России!
3) Марк встречается с Графушкой. Я был в шоке и наверное в жизни никогда ни за кого так не радовался. Видеть Графушку счастливой - это просто великолепно!
4) Скифа купила билеты в Индию и вернётся не скоро. Мне уже пофиг, конечно, но факт, что я не буду на неё натыкаться довольно продолжительное время, тоже греет душу.
Так то.
История этого дня заслуживает отдельного и обширного поста, но мне очень хочется спать и ужасно лень
Комментарии (4)
19:08
Сделал дело
- Реанимировал старый почтовый ящик
- Вспомнил пароль от Youtube и реанимировал страницу
- Нашёл старые работы, отсканил их и обработал в фотошопе.
- Написал полглавы про Рика
Вот сколько замечательных, приятных и полезных занятий придумываешь, когда надо готовиться к экзаменам!
- Вспомнил пароль от Youtube и реанимировал страницу
- Нашёл старые работы, отсканил их и обработал в фотошопе.
- Написал полглавы про Рика
Вот сколько замечательных, приятных и полезных занятий придумываешь, когда надо готовиться к экзаменам!
Комментарии (4)
02:37
Яжфилолог?!
Меня, а заодно и всех представителей нашей сомнительной профессии можно поздравить: к списку обязанностей тыжфилолога добавился ещё один пункт!
Ни с того ни с сего получаю ВКонтакте сообщение от одноклассницы, с которой раз в год перекидываемся какделами: «Никит, привет, помоги с высшей математикой!».
У меня разумеется, глаза по пять копеек.
Объясняю девочке, что моё обучение математике закончилось в 11-м классе и я никому не то что с высшей — с низшей не могу помочь. Девочка обиженно говорит «спасибо».
У меня глаза по пять копеек 1782 года.
Ни с того ни с сего получаю ВКонтакте сообщение от одноклассницы, с которой раз в год перекидываемся какделами: «Никит, привет, помоги с высшей математикой!».
У меня разумеется, глаза по пять копеек.
Объясняю девочке, что моё обучение математике закончилось в 11-м классе и я никому не то что с высшей — с низшей не могу помочь. Девочка обиженно говорит «спасибо».
У меня глаза по пять копеек 1782 года.
@настроение:
Комментарии (4)
На одном из уроков во время практики давал детям представление об авторской сказке, как жанре. На примере «Сказок по телефону» Дж. Родари. Читал их когда-то лет в 12-13, тогда мне просто понравилось. Сейчас же от некоторых вещей действительно протащился. Вот, например:
ПРО ДЕДУШКУ, КОТОРЫЙ НЕ УМЕЛ РАССКАЗЫВАТЬ СКАЗКИ
- Жила-была однажды маленькая девочка, и звали ее Желтая Шапочка...
- Не Желтая, а Красная!
- Ах да! Красная Шапочка... Мама позвала ее однажды и говорит:
"Послушай, Зеленая Шапочка..."
- Да нет же, Красная!
- Да, да, Красная. "Пойди к тетушке Диомире и отнеси ей картофельную
шелуху..."
- Нет! Мама сказала: "Сходи к бабушке и отнеси ей пшеничную лепешку!"
- Ну пусть будет так. Девочка пошла в лес и встретила жирафа.
- Опять ты все перепутал! Она встретила волка, а не жирафа!
- И волк спросил у нее: "Сколько будет шестью восемь?"
- Ничего подобного! Волк спросил у нее: "Куда ты идешь?"
- Ты права. А Черная Шапочка ответила...
- Это была Красная, Красная, Красная Шапочка!
- Ну, ладно, ладно. Красная. Она ответила! "Я иду на базар покупать
томатный соус".
- Ничего подобного! "Я иду к бабушке, но я заблудилась".
- Правильно. А лошадь ей и говорит...
- Какая лошадь? Это был волк!
- Ну, конечно же, волк! Он ей и говорит: "Садись на семьдесят пятый
трамвай, доезжай до соборной площади, сверни направо, там увидишь
ступеньки вниз, а рядом на земле найдешь монетку в одно сольдо. На
ступеньки ты не обращай внимания, а монетку подбери и купи себе
мороженого!"
- Дедушка, ты совсем не умеешь рассказывать сказки! А мороженое ты мне
все равно купишь!
- Ладно. Вот тебе сольдо.
И дедушка снова стал читать газету.
Держу пари, до такого варианта построения докучной сказки фольклористы не догадывались
ПРО ДЕДУШКУ, КОТОРЫЙ НЕ УМЕЛ РАССКАЗЫВАТЬ СКАЗКИ
- Жила-была однажды маленькая девочка, и звали ее Желтая Шапочка...
- Не Желтая, а Красная!
- Ах да! Красная Шапочка... Мама позвала ее однажды и говорит:
"Послушай, Зеленая Шапочка..."
- Да нет же, Красная!
- Да, да, Красная. "Пойди к тетушке Диомире и отнеси ей картофельную
шелуху..."
- Нет! Мама сказала: "Сходи к бабушке и отнеси ей пшеничную лепешку!"
- Ну пусть будет так. Девочка пошла в лес и встретила жирафа.
- Опять ты все перепутал! Она встретила волка, а не жирафа!
- И волк спросил у нее: "Сколько будет шестью восемь?"
- Ничего подобного! Волк спросил у нее: "Куда ты идешь?"
- Ты права. А Черная Шапочка ответила...
- Это была Красная, Красная, Красная Шапочка!
- Ну, ладно, ладно. Красная. Она ответила! "Я иду на базар покупать
томатный соус".
- Ничего подобного! "Я иду к бабушке, но я заблудилась".
- Правильно. А лошадь ей и говорит...
- Какая лошадь? Это был волк!
- Ну, конечно же, волк! Он ей и говорит: "Садись на семьдесят пятый
трамвай, доезжай до соборной площади, сверни направо, там увидишь
ступеньки вниз, а рядом на земле найдешь монетку в одно сольдо. На
ступеньки ты не обращай внимания, а монетку подбери и купи себе
мороженого!"
- Дедушка, ты совсем не умеешь рассказывать сказки! А мороженое ты мне
все равно купишь!
- Ладно. Вот тебе сольдо.
И дедушка снова стал читать газету.
Держу пари, до такого варианта построения докучной сказки фольклористы не догадывались
Вообще что-то я дневник забросил. А зря. Ибо творятся вещи совершенно замечательные.
Например, вчера я закончил педагогическую практику. Ваш покорный слуга провёл в 5"а" классе 209й гимназии СПб по два урока русского и литературы.
С одной стороны, это было весьма познавательно и забавно, с другой я немного задолбался и к детям стал относиться чуточку мизантропичнее (надеюсь, это скоро пройдёт). Ибо каваййные они до безумия, но хорошо об этом знают, заразы.
А вообще очень прикольно было себя в роли учителя попробовать — ставить оценки и в угол, домашние задания проверять... Вот здесь, кстати, результат кайфа все возможные ожидания превышает:
Задали детям по литературе написать сказку о животных, с соблюдением канона, так сказать. И вот, выходит к доске девочка с бантиком и вещает следующее:
Жила была сорока. И была она воровка. А в лесу жила лиса. Очень хитрая. И сколотили они банду, решили ограбить зайца, потому что у него был большой дом и много припасов. План у них был такой: лиса переоденется морковкой и станет скакать у зайца под окнами. Заяц за ней погонится, а сорока в это время всё из дома зайца украдёт. Так они и сделали. Лиса переоделась морковкой, стала скакать под окнами у зайца, заяц её увидел и погнался за ней. А сорока залетела к зайцу в дом. А у него в доме ёжик занимался кунг-фу. Он прогнал сороку и она улетела. А заяц догнал лису, съел морковку и сказал, чтобы она никогда больше так не делала и никогда больше не одевалась морковкой.
Вот так-то.
Когда та же девочка читала бытовую сказку о том, как крестьянин, чтобы надрурить купца, переоделся зайцем, никто уже не удивлялся.
Например, вчера я закончил педагогическую практику. Ваш покорный слуга провёл в 5"а" классе 209й гимназии СПб по два урока русского и литературы.
С одной стороны, это было весьма познавательно и забавно, с другой я немного задолбался и к детям стал относиться чуточку мизантропичнее (надеюсь, это скоро пройдёт). Ибо каваййные они до безумия, но хорошо об этом знают, заразы.
А вообще очень прикольно было себя в роли учителя попробовать — ставить оценки и в угол, домашние задания проверять... Вот здесь, кстати, результат кайфа все возможные ожидания превышает:
Задали детям по литературе написать сказку о животных, с соблюдением канона, так сказать. И вот, выходит к доске девочка с бантиком и вещает следующее:
Жила была сорока. И была она воровка. А в лесу жила лиса. Очень хитрая. И сколотили они банду, решили ограбить зайца, потому что у него был большой дом и много припасов. План у них был такой: лиса переоденется морковкой и станет скакать у зайца под окнами. Заяц за ней погонится, а сорока в это время всё из дома зайца украдёт. Так они и сделали. Лиса переоделась морковкой, стала скакать под окнами у зайца, заяц её увидел и погнался за ней. А сорока залетела к зайцу в дом. А у него в доме ёжик занимался кунг-фу. Он прогнал сороку и она улетела. А заяц догнал лису, съел морковку и сказал, чтобы она никогда больше так не делала и никогда больше не одевалась морковкой.
Вот так-то.
Когда та же девочка читала бытовую сказку о том, как крестьянин, чтобы надрурить купца, переоделся зайцем, никто уже не удивлялся.@настроение:
23:19
Котёнок
Вчера я чуть не взял котёнка. Выхожу во дворик, а там сидят две девчонки, и у одной на руках маленькое чудо, пушистое, серое и голубоглазое, чуть больше ладошки.
Оказалось, бедняга застрял в решётке, закрывающей вход в подвал и мяукал там, пока его не нашли. Спасительницы тут же предложили мне взять зверика и я, совсем недолго поколебавшись, согласился. Единственная причина, по которой у меня в доме нет никакой живности вот уже 10 лет, если не больше — бабушка и её риторические вопросы: «А вот мы все уедем — и с кем его оставить?..». Полгода назад вот обещала мне собаку, да передумала Мне это вконец надоело и я решил поставить её перед фактом, да и знал я, что увидит зверика и уже не сможет ничего с собой поделать.
В общем, всё это я думал, сидя на скамейке во дворике и почёсывая за ушком новое приобретение. Приобретение же даже не пыталось уйти а просто лежало и жмурило глазки. Граф уже нарекла зверика Шнитке, когда раздался дикий мяв. Такие вопли я слышал очень редко и только в мае. Кошка ходила по кустам и орала.
Быстро сообразив, что к чему, я отнёс котёнка ей. Встретив меня недоверчивым взглядом, полосатая дождалась, когда я отойду на несколько шагов, после чего вылизала своё мохнатое сокровище и под умилённые стоны многочисленных зрителей, кошка и котёнок неспешно удалились.
Очень здорово, что мама его нашла, но всё-таки жалко: у меня чуть не появился котёнок...
А я всё равно заведу! Может, породистого, может в переходе возьму — не важно. Я так больше не могу!
Оказалось, бедняга застрял в решётке, закрывающей вход в подвал и мяукал там, пока его не нашли. Спасительницы тут же предложили мне взять зверика и я, совсем недолго поколебавшись, согласился. Единственная причина, по которой у меня в доме нет никакой живности вот уже 10 лет, если не больше — бабушка и её риторические вопросы: «А вот мы все уедем — и с кем его оставить?..». Полгода назад вот обещала мне собаку, да передумала
Мне это вконец надоело и я решил поставить её перед фактом, да и знал я, что увидит зверика и уже не сможет ничего с собой поделать. В общем, всё это я думал, сидя на скамейке во дворике и почёсывая за ушком новое приобретение. Приобретение же даже не пыталось уйти а просто лежало и жмурило глазки. Граф уже нарекла зверика Шнитке, когда раздался дикий мяв. Такие вопли я слышал очень редко и только в мае. Кошка ходила по кустам и орала.
Быстро сообразив, что к чему, я отнёс котёнка ей. Встретив меня недоверчивым взглядом, полосатая дождалась, когда я отойду на несколько шагов, после чего вылизала своё мохнатое сокровище и под умилённые стоны многочисленных зрителей, кошка и котёнок неспешно удалились.
Очень здорово, что мама его нашла, но всё-таки жалко: у меня чуть не появился котёнок...
А я всё равно заведу! Может, породистого, может в переходе возьму — не важно. Я так больше не могу!
Комментарии (2)
Как же достали:
— Никит, какой у тебя следующий экзамен?
— Герменевтика.
— А что это? О.о
В раз в шестой я не выдержал:
— Это наука видеть бытие в сущем.
Мигом отстали! Работает!!
— Никит, какой у тебя следующий экзамен?
— Герменевтика.
— А что это? О.о
В раз в шестой я не выдержал:
— Это наука видеть бытие в сущем.
Мигом отстали! Работает!!
Комментарии (1)
06:13
Не хочется, а надо.
Завтра экзамен по методике преподавания русского. Экзамен — это громко сказано, конечно: надо принести в письменном два билета, сделанные дома. Какую-то ерунду накатал — надеюсь, прокатит. Надо бы, наверное, спать лечь, да не знаю, есть ли смысл: всё равно в девять часов вставать, а практика показывает, что лучше не спать ночь совсем, чем проспать три часа и ходить варёным. А я ещё и пуэра своего любимого напился.
А вот если б не эта трижды проклятая курсовая — мог бы вообще не париться: пришёл бы завтра за автоматом и всё. А я на последней паре не был и, как следствие, доклад не принёс — вот теперь и отдуваюсь.
Думал написать поподробнее про курсовую, когда меня наконец отпустит омерзение. Я ведь именно по этой причине весь год о ней словом не обмолвился. Видать, до сих пор не отпускает — совсем писать не хочется.
Если в двух словах, то ваш покорный слуга в начале сего учебного года попёрся писать курсовик у той самой Хворостьяновой, с которой в прошлом году Скифа мучилась так, что не дай Боже (а я ещё стишки об жтом писал, ну-ну). Помните фильм «Чародеи» — там замечательный эпизод есть, когда Ковров отговаривает Иванушку идти к директору НУИНУ: «Кира Анатольевна Шамаханская... маг первой величины, вот к ней ходить никак не надо. Алёна сходила — сходила. А теперь её спасать надо...». Вот подставьте вместо первого имени "Елена Викторовна Хворостьянова" а вместо второго "Мария" — и будет в точности наша ситуация. И ведь сами со Скифой над этим ржали сквозь слёзы... чего ж я пошёл-то?! Этот вопрос мне задавали все, хоть немного знакомые с Хворостьяновой, без исключения. Точнее, сначала просто пальцем у виска крутили или вдохновенно выдыхали «сумасшедший!» (что мне почему-то льстило), а потом, в ответ на рассказы о моих траблах, спрашивать начали. И вопрос сей моментально перекочевал в те, за которые я был готов рвать на части — в том числе и потому, что и сам на него ответа найти не мог. Версии есть, но все какие-то неправдоподобные.
Отчасти дело было, наверное, в том, что во мне откуда-то была уверенность, что у меня всё получится: дескать, Хвор я, в отличие от Скифы, не боюсь, трепаться умею хорошо, да и в конце-концов сам стихи пишу — значит со стиховедением мне проще будет. Ну и была определённая надежда на то, что Скифа уже всё это прошла, она в курсе, что и как надо делать, ну а две-то голову Хвор уж как-нибудь победят.
Ага, щаз-з-з. В результате Хвор я начал панически бояться где-то с третьего занятия (и до сих пор боюсь), и при виде её красиво трепаться у меня нифига не получалось; факт, что я сам поэт, как оказалось, в стиховедении просто чудовищно мешает (стиховедение с поэзией не имеет ничего общего, как и со всем остальным, что есть в мире), ну а что до скифиной поддержки — тут сами знаете, как всё обернулось.
А, да, главное забыл сказать: возможно, всё было бы хоть сколько-нибудь терпимо, возьми я для изучения какого-то другого поэта. Но я (видимо из соображений быть последовательным в своём безумии) взял Хармса.
Даже не знаю, стоит ли дальше продолжать.
Невольно прочитав всего Хармса я начал всерьёз опасаться за свою крышу. До сих пор страшно вспоминать ту неделю, перед зачётом, когда я по 27 часов в сутки (это не шутка) определял стиховедческие параметры каждой строчки каждого произведения этого психа. Короче, главное, что всё хорошо кончилось. Ну как, хорошо — меня не выгнали из универа, а одно время я был почти уверен, что это случится. Хвор поставила мне три с двумя минусами с условием, что я ухожу из её семинара (на том же условии можно было бы от неё и пять потребовать). Вообще это забавно — будто бы я сам там собирался оставаться хоть на сколько-нибудь после сдачи работы. А "работой" это фуфло даже мне назвать трудно — а значит, для Хвор сей труд был равносилен чистым листочкам. Ну и пофиг, честное слово.
А вот если б не эта трижды проклятая курсовая — мог бы вообще не париться: пришёл бы завтра за автоматом и всё. А я на последней паре не был и, как следствие, доклад не принёс — вот теперь и отдуваюсь.
Думал написать поподробнее про курсовую, когда меня наконец отпустит омерзение. Я ведь именно по этой причине весь год о ней словом не обмолвился. Видать, до сих пор не отпускает — совсем писать не хочется.
Если в двух словах, то ваш покорный слуга в начале сего учебного года попёрся писать курсовик у той самой Хворостьяновой, с которой в прошлом году Скифа мучилась так, что не дай Боже (а я ещё стишки об жтом писал, ну-ну
). Помните фильм «Чародеи» — там замечательный эпизод есть, когда Ковров отговаривает Иванушку идти к директору НУИНУ: «Кира Анатольевна Шамаханская... маг первой величины, вот к ней ходить никак не надо. Алёна сходила — сходила. А теперь её спасать надо...». Вот подставьте вместо первого имени "Елена Викторовна Хворостьянова" а вместо второго "Мария" — и будет в точности наша ситуация. И ведь сами со Скифой над этим ржали сквозь слёзы... чего ж я пошёл-то?! Этот вопрос мне задавали все, хоть немного знакомые с Хворостьяновой, без исключения. Точнее, сначала просто пальцем у виска крутили или вдохновенно выдыхали «сумасшедший!» (что мне почему-то льстило), а потом, в ответ на рассказы о моих траблах, спрашивать начали. И вопрос сей моментально перекочевал в те, за которые я был готов рвать на части — в том числе и потому, что и сам на него ответа найти не мог. Версии есть, но все какие-то неправдоподобные. Отчасти дело было, наверное, в том, что во мне откуда-то была уверенность, что у меня всё получится: дескать, Хвор я, в отличие от Скифы, не боюсь, трепаться умею хорошо, да и в конце-концов сам стихи пишу — значит со стиховедением мне проще будет. Ну и была определённая надежда на то, что Скифа уже всё это прошла, она в курсе, что и как надо делать, ну а две-то голову Хвор уж как-нибудь победят.
Ага, щаз-з-з. В результате Хвор я начал панически бояться где-то с третьего занятия (и до сих пор боюсь), и при виде её красиво трепаться у меня нифига не получалось; факт, что я сам поэт, как оказалось, в стиховедении просто чудовищно мешает (стиховедение с поэзией не имеет ничего общего, как и со всем остальным, что есть в мире), ну а что до скифиной поддержки — тут сами знаете, как всё обернулось.
А, да, главное забыл сказать: возможно, всё было бы хоть сколько-нибудь терпимо, возьми я для изучения какого-то другого поэта. Но я (видимо из соображений быть последовательным в своём безумии) взял Хармса.
Даже не знаю, стоит ли дальше продолжать.
Невольно прочитав всего Хармса я начал всерьёз опасаться за свою крышу. До сих пор страшно вспоминать ту неделю, перед зачётом, когда я по 27 часов в сутки (это не шутка) определял стиховедческие параметры каждой строчки каждого произведения этого психа. Короче, главное, что всё хорошо кончилось. Ну как, хорошо — меня не выгнали из универа, а одно время я был почти уверен, что это случится. Хвор поставила мне три с двумя минусами с условием, что я ухожу из её семинара (на том же условии можно было бы от неё и пять потребовать
). Вообще это забавно — будто бы я сам там собирался оставаться хоть на сколько-нибудь после сдачи работы. А "работой" это фуфло даже мне назвать трудно — а значит, для Хвор сей труд был равносилен чистым листочкам. Ну и пофиг, честное слово.
Комментарии (4)
21:19
Порождено с Попковской
— ...вечером после работы он как всегда садился в свою машину, тут грянул выстрел...
— и его зарезали!
— и его зарезали!
@настроение:
Так называется тоненькая книжка Людмилы Эльяшовой, воспоминания двадцатилетней девушки с истфака о Блокаде и времени сразу после войны. Стыдно признаться, но это моя первая блокадная книга.
Конечно, будучи петербуржцем, я довольно много знаю о тех девятистах днях, о ста двадцати пяти граммах хлеба пополам с опилками в день, о воде из прорубей на Неве, о трупах на детских саночках... Я смотрел кинохронику, читал попадавшиеся заметки, каждый год в школе участвовал в Блокадных Чтениях, даже сам стихи на них писал. Нас, питерцев, неизбежно воспитывают на этих воспоминаниях, и признаюсь, эффект получается неоднозначным. Это видно по новым фильмам, фильмам, которые сняли люди, знающие войну понаслышке, как и мы. Как ни стараются режиссёры снабдить свои картины самыми реалистичными спецэффектами, как ни стараются актёры показать простых людей, и в то же время героических защитников Родины, впечатление складывается совсем не то: танки кажутся нелепыми игрушками, а люди чудовищно переигрывают. Боюсь, эта тенденция неизбежна — сыновьям трудно понять отцов, чего уж говорить прадедах, тем более прадедах, переживших такое. И прелестная второклассница с бантами читает перед классом отлично выученные строки: «Ленинградцы ворот не открыли, и не вышли к стене городской!». Читает, как древнюю страшную сказку про Василису, несущую через тёмный лес огнеглазый череп. Не понимает, что война — это страшная быль.
И я тоже не понимаю, да не дай Бог никому из нас понять. Признаюсь даже, что в определённом возрасте слова о блокадных граммах и детских гробиках, из года в год произносимые заупокойным голосом в актовом зале школы под мерный стук метронома, набили мне какую-то оскомину, пусть я уже тогда этого стыдился и ругал себя. И за свои стихи, которые хвалили те же незнающие, мне теперь тоже стыдно. Я не стану поднимать здесь дискуссию о георгиевских ленточках, разразившуюся здесь пару лет назад — этот пост вообще не об отношении к Войне нашего поколения. Он о книге.
«То что было не со мной — помню...» — эту песню я тоже однажды пел в школе на концерте ко Дню Победы, она мне всегда нравилась. Для меня в ней нет этого завязшего в зубах, стёршегося уже до безликости, пафоса. Теперь, кажется, я люблю эту песню ещё больше. Только в моём варианте там — не парень, а девушка. Красивая темноволосая Мила, моя ровесница, которая училась в том же самом универе, через дорогу от меня, ездила туда тем же самым маршрутом, как и я не могла не восхищаться, хотя и давно привыкла к красоте нашего города по пути — Эрмитажу, Стрелке, Петропавловке. Как и я, в солнечные майские дни забивала на учёбу и уходила гулять Летний Сад с друзьями... Даже о том, что началась война, узнала на день позже всего города.
В книжке есть фотография, на которую я смотрел очень долго. Думаю, вряд ли теперь забуду её когда-нибудь. На ней — вид из окон Филфака, из 188 аудитории, я всегда там на лекциях туда смотрю. По Университетской набережной тогда ходили трамваи, а у самой Невы, у парапета, торчит пушка. Вот так вот просто и жутко. А ведь это моя набережная, я там хожу каждый день... И читая, я не могу не представлять, как бы я сидел ночью на чердаке Двенадцати Коллегий, над бесконечно длинным, как станция метро коридором, по которому она, как и я, ходила в библиотеку и наверняка нередко ругалась с местным персоналом, за то что те вот уже третий день не могут найти жизненно важную книгу. Как она, дежурил бы у Ростральных колонн, каждый раз вздрагивая при мерзком свисте, разрыве и сполохе неподалёку: «Где-то на Невском. Только бы не в Казанский». Как бы я ненавидел Тучков мост, и в больнице, в бреду, мечтал его снести за ту историю: «Да у вас покойник рукой шевелит!» — «Пока шевелит. Но завтра не будет шевелить. А завтра я, может, и не довезу». Я бы думал те же мысли, это точно!
Раньше Блокада виделась мне какой-то бесконечной полярной ночью со свистом ветра и фугасных бомб, стуком неизбежного метронома. Какой-то совсем другой, параллельной реальностью. Теперь я вижу мой, тот же самый город, такими же как сейчас, то серыми, то солнечными, зимними и летними днями, только обшарпанный, ощерившийся зенитками в таких знакомых местах, и памятники спрятаны в ящики или зарыты под землю. И мы, я, все мои друзья, весь наш курс и другие, просто живём, работаем, делаем всё, что в наших силах, даже умудряемся улыбаться чему-то иногда. Общее место, миф, пали, и только сейчас я понял, что всё это было по-настоящему, я нашёл именно свою историю, это дорогого стоит.
Конечно, мне трудно представить, что такое мыться, вынимая поочерёдно руки из шубы, что такое — прийти с занятий, и обнаружить, что на месте, где была твоя комната, коридор обрывается, и сама Мила Эльяшова, уже бабушка, ближе к концу своей книги пишет, что не знает, пережили бы сегодняшние двадцатилетние, то есть мы, всё то, что пережила она и её друзья. Но однажды, ещё в классе восьмом-девятом, мне приснился сон, очень реалистичный: как у нас в школе в коридорах внезапно погас свет, и по радио объявили, что началась война. Помню немного растерянные и тревожные лица моих одноклассников... Я тогда подумал: «Значит, девятьсот дней. Сколько теперь надо будет пережить и потерять... Сколько из нас переживёт? Переживу ли я? Значит, будем стараться». И я уверен, что на месте тех ребят, мы бы делали то же самое, и так же жили, работали, умирали, плакали и улыбались.
Может быть, я и зря написал этот пост, пересказ пересказа, ведь чтобы хоть чуть-чуть понять Блокаду, нужно найти что-то своё, и как минимум, быть петербуржцем. Но я не могу не высказать всё то, о чём думаю уже несколько дней, и ещё долго буду думать. Есть книги, которые потрясли мой внутренний мир. И эти воспоминания, рассказанные так просто, без сомнения, навсегда во мне что-то изменили.
Конечно, будучи петербуржцем, я довольно много знаю о тех девятистах днях, о ста двадцати пяти граммах хлеба пополам с опилками в день, о воде из прорубей на Неве, о трупах на детских саночках... Я смотрел кинохронику, читал попадавшиеся заметки, каждый год в школе участвовал в Блокадных Чтениях, даже сам стихи на них писал. Нас, питерцев, неизбежно воспитывают на этих воспоминаниях, и признаюсь, эффект получается неоднозначным. Это видно по новым фильмам, фильмам, которые сняли люди, знающие войну понаслышке, как и мы. Как ни стараются режиссёры снабдить свои картины самыми реалистичными спецэффектами, как ни стараются актёры показать простых людей, и в то же время героических защитников Родины, впечатление складывается совсем не то: танки кажутся нелепыми игрушками, а люди чудовищно переигрывают. Боюсь, эта тенденция неизбежна — сыновьям трудно понять отцов, чего уж говорить прадедах, тем более прадедах, переживших такое. И прелестная второклассница с бантами читает перед классом отлично выученные строки: «Ленинградцы ворот не открыли, и не вышли к стене городской!». Читает, как древнюю страшную сказку про Василису, несущую через тёмный лес огнеглазый череп. Не понимает, что война — это страшная быль.
И я тоже не понимаю, да не дай Бог никому из нас понять. Признаюсь даже, что в определённом возрасте слова о блокадных граммах и детских гробиках, из года в год произносимые заупокойным голосом в актовом зале школы под мерный стук метронома, набили мне какую-то оскомину, пусть я уже тогда этого стыдился и ругал себя. И за свои стихи, которые хвалили те же незнающие, мне теперь тоже стыдно. Я не стану поднимать здесь дискуссию о георгиевских ленточках, разразившуюся здесь пару лет назад — этот пост вообще не об отношении к Войне нашего поколения. Он о книге.
«То что было не со мной — помню...» — эту песню я тоже однажды пел в школе на концерте ко Дню Победы, она мне всегда нравилась. Для меня в ней нет этого завязшего в зубах, стёршегося уже до безликости, пафоса. Теперь, кажется, я люблю эту песню ещё больше. Только в моём варианте там — не парень, а девушка. Красивая темноволосая Мила, моя ровесница, которая училась в том же самом универе, через дорогу от меня, ездила туда тем же самым маршрутом, как и я не могла не восхищаться, хотя и давно привыкла к красоте нашего города по пути — Эрмитажу, Стрелке, Петропавловке. Как и я, в солнечные майские дни забивала на учёбу и уходила гулять Летний Сад с друзьями... Даже о том, что началась война, узнала на день позже всего города.
В книжке есть фотография, на которую я смотрел очень долго. Думаю, вряд ли теперь забуду её когда-нибудь. На ней — вид из окон Филфака, из 188 аудитории, я всегда там на лекциях туда смотрю. По Университетской набережной тогда ходили трамваи, а у самой Невы, у парапета, торчит пушка. Вот так вот просто и жутко. А ведь это моя набережная, я там хожу каждый день... И читая, я не могу не представлять, как бы я сидел ночью на чердаке Двенадцати Коллегий, над бесконечно длинным, как станция метро коридором, по которому она, как и я, ходила в библиотеку и наверняка нередко ругалась с местным персоналом, за то что те вот уже третий день не могут найти жизненно важную книгу. Как она, дежурил бы у Ростральных колонн, каждый раз вздрагивая при мерзком свисте, разрыве и сполохе неподалёку: «Где-то на Невском. Только бы не в Казанский». Как бы я ненавидел Тучков мост, и в больнице, в бреду, мечтал его снести за ту историю: «Да у вас покойник рукой шевелит!» — «Пока шевелит. Но завтра не будет шевелить. А завтра я, может, и не довезу». Я бы думал те же мысли, это точно!
Раньше Блокада виделась мне какой-то бесконечной полярной ночью со свистом ветра и фугасных бомб, стуком неизбежного метронома. Какой-то совсем другой, параллельной реальностью. Теперь я вижу мой, тот же самый город, такими же как сейчас, то серыми, то солнечными, зимними и летними днями, только обшарпанный, ощерившийся зенитками в таких знакомых местах, и памятники спрятаны в ящики или зарыты под землю. И мы, я, все мои друзья, весь наш курс и другие, просто живём, работаем, делаем всё, что в наших силах, даже умудряемся улыбаться чему-то иногда. Общее место, миф, пали, и только сейчас я понял, что всё это было по-настоящему, я нашёл именно свою историю, это дорогого стоит.
Конечно, мне трудно представить, что такое мыться, вынимая поочерёдно руки из шубы, что такое — прийти с занятий, и обнаружить, что на месте, где была твоя комната, коридор обрывается, и сама Мила Эльяшова, уже бабушка, ближе к концу своей книги пишет, что не знает, пережили бы сегодняшние двадцатилетние, то есть мы, всё то, что пережила она и её друзья. Но однажды, ещё в классе восьмом-девятом, мне приснился сон, очень реалистичный: как у нас в школе в коридорах внезапно погас свет, и по радио объявили, что началась война. Помню немного растерянные и тревожные лица моих одноклассников... Я тогда подумал: «Значит, девятьсот дней. Сколько теперь надо будет пережить и потерять... Сколько из нас переживёт? Переживу ли я? Значит, будем стараться». И я уверен, что на месте тех ребят, мы бы делали то же самое, и так же жили, работали, умирали, плакали и улыбались.
Может быть, я и зря написал этот пост, пересказ пересказа, ведь чтобы хоть чуть-чуть понять Блокаду, нужно найти что-то своё, и как минимум, быть петербуржцем. Но я не могу не высказать всё то, о чём думаю уже несколько дней, и ещё долго буду думать. Есть книги, которые потрясли мой внутренний мир. И эти воспоминания, рассказанные так просто, без сомнения, навсегда во мне что-то изменили.
А чердак всё-таки ужасно жалко... И отнюдь не как место, где можно было уединиться, что-нибудь выпить или покурить. Это был тот самый детский «большой секрет для маленькой компании», о котором "взрослым" не рассказывают не потому что отругают, а что гораздо страшнее — не поймут.
Со странной предвкушающей улыбкой войти в страшное, разрушающееся на глазах здание НИФИ, невозмутимо протопать мимо вахты, обросшей изнутри мхом и ракушками. Старушка-ключница внутри будки напоминает моллюска, если бы те жили по сотне лет и могли обживать раковину посторонними вещами. Мимо кошачьего гнезда свернуть на лестницу. Очень высокую: там по 14 ступеней в каждом пролёте, если идти вверх, и бесконечность, если спускаться. На второй лестничной площадке — пара смутных фигур с сигаретами. Бумажка на двери гласит: «Не курить, штраф 11500 руб.». В который раз подумать, "почему не 100500?..". На третьей площадке нет никого, только полуосвещённый арочный коридор с большими дверями, как в конюшнях, теряется в темноте. Иногда его пересечёт кошка, остановится на самой середине, посмотрит царственно-равнодушным взглядом, и вновь юркнет во мрак. Последняя площадка, на двери с огромным замком пыльная полустёртая табличка: «Лаборатория синтеза кристаллов». Ещё несколько шагов по железной лесенке, чёртыхнуться, как же гремит, но вовремя вспомнить, что никому не интересно — обитая в таком месте просто невозможно не привыкнуть ко всему. Чёрная железная дверь заперта на досочку. Аккуратно вынуть её из ручки, войти, тихо затворить скрипучее чудище, положив палочку на батарею, к своим сёстрам. На обратном пути закроем. Теперь несколько десятков хозяйских шагов по коридору со скошенной крышей мимо граффити с весёлым киллером, грустным киллером на противоположной стене, мимо райских врат, где в замочную скважину можно подглядеть, как в хорошую погоду пучки света пробиваются сквозь крышу на пыльный пол, мимо узкого пролаза в коридор, где почему-то всегда горит лампочка, мимо запертой двери с невозможным кубом, ящика с рубильником, к преграждающей путь расписанной гипроковой стенке. «Отель "У погибшего эскаписта"». В стене пробита нефиговая дыра — плод стараний неизвестных благодетелей. Пролезть внутрь, постаравшись не запачкаться, и ты у себя.
Здесь на полу — полуразобранный паркет «ёлочкой» (и кому пришло в голову устилать чердак паркетом?..), довольно пыльно, в углу валяется пара мешков с бетоном, а дверь в стене напротив ведёт в соседнее здание, а оттуда — на крышу. Когда-то она была открыта (затем, скорей всего, стенку и проломали), но теперь там непонятно для кого приклеена бумажка «Ключ находится на вахте». Здесь есть ещё одна дверь, за ней — тёмные останки аудитории, где на стенах висят обрывки пособий, из крана капает вода, а окна наглухо зашиты кирпичностью стен. Там почти нечего делать. А здесь на подоконнике — батарея бутылок, грязное стекло светится голубой надписью: «Vous oublierez aussi Henriette», стены тоже исписаны сотней забавных вещей. Здесь есть и коловрат Попковской, в последствие вписанный Ойгеном в звезду Давида, и моя подпись по этому случаю «Бей жидов, спасай евреев!», и копия знаменитого 0-объекта, и цветная эмблема граммар-наци, и христоматийное «the game with no name»... А ещё здесь — стол, стул, ящик и кусок железной трубы в качестве сидений. На столе — кусок гипрока, на котором Ойген изобразил эпическую воздушную баталию немецких бипланов с Барашем, странные мысли, пришедшие в наши странные головы, скелет печатной машинки и пара свечей.
Достать из ящика безголосую деку от гитары, сесть, кинуть рядом сумку — ну, что сегодня сыграть?..
Не было ничего особенного в этом старом чердаке, которому я сейчас слагаю гимны. Просто мы его наши, мы обустроили... Это была наша свобода.
Со странной предвкушающей улыбкой войти в страшное, разрушающееся на глазах здание НИФИ, невозмутимо протопать мимо вахты, обросшей изнутри мхом и ракушками. Старушка-ключница внутри будки напоминает моллюска, если бы те жили по сотне лет и могли обживать раковину посторонними вещами. Мимо кошачьего гнезда свернуть на лестницу. Очень высокую: там по 14 ступеней в каждом пролёте, если идти вверх, и бесконечность, если спускаться. На второй лестничной площадке — пара смутных фигур с сигаретами. Бумажка на двери гласит: «Не курить, штраф 11500 руб.». В который раз подумать, "почему не 100500?..". На третьей площадке нет никого, только полуосвещённый арочный коридор с большими дверями, как в конюшнях, теряется в темноте. Иногда его пересечёт кошка, остановится на самой середине, посмотрит царственно-равнодушным взглядом, и вновь юркнет во мрак. Последняя площадка, на двери с огромным замком пыльная полустёртая табличка: «Лаборатория синтеза кристаллов». Ещё несколько шагов по железной лесенке, чёртыхнуться, как же гремит, но вовремя вспомнить, что никому не интересно — обитая в таком месте просто невозможно не привыкнуть ко всему. Чёрная железная дверь заперта на досочку. Аккуратно вынуть её из ручки, войти, тихо затворить скрипучее чудище, положив палочку на батарею, к своим сёстрам. На обратном пути закроем. Теперь несколько десятков хозяйских шагов по коридору со скошенной крышей мимо граффити с весёлым киллером, грустным киллером на противоположной стене, мимо райских врат, где в замочную скважину можно подглядеть, как в хорошую погоду пучки света пробиваются сквозь крышу на пыльный пол, мимо узкого пролаза в коридор, где почему-то всегда горит лампочка, мимо запертой двери с невозможным кубом, ящика с рубильником, к преграждающей путь расписанной гипроковой стенке. «Отель "У погибшего эскаписта"». В стене пробита нефиговая дыра — плод стараний неизвестных благодетелей. Пролезть внутрь, постаравшись не запачкаться, и ты у себя.
Здесь на полу — полуразобранный паркет «ёлочкой» (и кому пришло в голову устилать чердак паркетом?..), довольно пыльно, в углу валяется пара мешков с бетоном, а дверь в стене напротив ведёт в соседнее здание, а оттуда — на крышу. Когда-то она была открыта (затем, скорей всего, стенку и проломали), но теперь там непонятно для кого приклеена бумажка «Ключ находится на вахте». Здесь есть ещё одна дверь, за ней — тёмные останки аудитории, где на стенах висят обрывки пособий, из крана капает вода, а окна наглухо зашиты кирпичностью стен. Там почти нечего делать. А здесь на подоконнике — батарея бутылок, грязное стекло светится голубой надписью: «Vous oublierez aussi Henriette», стены тоже исписаны сотней забавных вещей. Здесь есть и коловрат Попковской, в последствие вписанный Ойгеном в звезду Давида, и моя подпись по этому случаю «Бей жидов, спасай евреев!», и копия знаменитого 0-объекта, и цветная эмблема граммар-наци, и христоматийное «the game with no name»... А ещё здесь — стол, стул, ящик и кусок железной трубы в качестве сидений. На столе — кусок гипрока, на котором Ойген изобразил эпическую воздушную баталию немецких бипланов с Барашем, странные мысли, пришедшие в наши странные головы, скелет печатной машинки и пара свечей.
Достать из ящика безголосую деку от гитары, сесть, кинуть рядом сумку — ну, что сегодня сыграть?..
Не было ничего особенного в этом старом чердаке, которому я сейчас слагаю гимны. Просто мы его наши, мы обустроили... Это была наша свобода.
Комментарии (4)
В молодости у Некрасова не было денег. Поэтому он приходил в закусочную с огромной газетой, и, закрывшись ею от окружающих, нахаляву сидел в вай-фае.
— Я не придурок, я альтернативно одарённый!
/
Ойгенъ Зафтфенгеръ, древняго благочестiя образецъ/
— А не знаешь, сколько у нас памятников Пушкину? — спросил я, проходя мимо Пушдома.
— Не знаю, — ответила Граф.
— Я вот тоже не знаю, сам только четыре могу насчитать. Может, они знают? — кивнул я на идущих впереди Ойгена и Усаму.
— Они у нас - ходячая энциклопедия! — усмехнулась Графушка.
— Ага, в двух томах! Один потолще, зато другой форматом побольше!.. — засмеялся я.
Я окликнул Усаму, и мы пересказали им наш диалог.
— Ну да, — ответил Усама — и Ойген именно что научная энциклопедия, а я — с картинками.
— Я не придурок, я альтернативно одарённый!
/
Ойгенъ Зафтфенгеръ, древняго благочестiя образецъ/— А не знаешь, сколько у нас памятников Пушкину? — спросил я, проходя мимо Пушдома.
— Не знаю, — ответила Граф.
— Я вот тоже не знаю, сам только четыре могу насчитать. Может, они знают? — кивнул я на идущих впереди Ойгена и Усаму.
— Они у нас - ходячая энциклопедия! — усмехнулась Графушка.
— Ага, в двух томах! Один потолще, зато другой форматом побольше!.. — засмеялся я.
Я окликнул Усаму, и мы пересказали им наш диалог.
— Ну да, — ответил Усама — и Ойген именно что научная энциклопедия, а я — с картинками.
Комментарии (2)
11:06
Чтобы посмеяться
А всё-таки как же вовремя Мо меня пофотографировала! Неделю позже не было б уже ни чердака, ни рожи! 