14:15
Смерть среди нас
Пару дней назад сел за фортепиано, попытался вспомнить то немногое, что разучил в начале эпидемии. Оказалось, лучше всего помню тему из Морровинда, её я даже двумя руками худо-бедно научился играть.
И вот с первых аккордов перед глазами — ущелья с парящими скальными наездниками, россыпи звёзд над гигантскими грибами... Хочу опять туда!
Когда-то в детстве эта игра открыла для меня целый новый мир. Но пост не о том. Как и не о том, что за столько лет я так ни разу и не прошёл Морровинд до конца.
Он об одном человеке.
В последний раз я пробовал где-то лет пять назад, и застряв почти в начале, стал искать прохождение. И нашёл очень подробный, полезный, а главное, приятно написанный текст. Что характерно — не на каком-нибудь фан-портале, а на древнем, как сам Рунет, личном сайте некого Sir Michael.
Я с удовольствием читал прохождение сэра Михаэля, и следуя его мудрым и весёлым советам, прошёл бы игру целиком, если бы не слетевшая винда.
И вот теперь я решил попробовать снова. Установил Морровинд и, вспомнив имя, стал искать сайт сэра Михаэля. Очень боялся что за это время он канул в небытиё, но всё-таки нашёл. И порадовался, как встрече со старым знакомым.
Руководство не только никуда не делось — оказывается, за это время Сэр записал видеопрохождение начала игры. Никогда не любил «лэтсплэи», но тут решил посмотреть.
Это было самое крутое видеоруководство, которое я видел! Уже далеко не молодой голос комментирует происходящее на экране так обстоятельно, обаятельно и с такой любовью к игре, что я буквально расплылся от умиления.
Я крайне редко пишу комменты на Ютубе, а тут захотелось. Написал комплиментов, поблагодарил, сказал, что очень жду продолжения...
«Интересно, а сейчас-то блог ведётся? — подумал — И кто вообще этот замечательный дядька?». Открыл главную страницу сайта, записи совсем свежие, тыкнул в последнюю и прочёл:
«Прощание с Сэром состоится завтра, 11 января 2021 г., по адресу...».
И вот теперь сижу с комком в горле, смотрю в стенку и удивляюсь себе.
Мы даже знакомы-то не были, я просто блин прохождение к игрушке его читал. А чего больно так?!
Чёрт знает что.
И вот с первых аккордов перед глазами — ущелья с парящими скальными наездниками, россыпи звёзд над гигантскими грибами... Хочу опять туда!
Когда-то в детстве эта игра открыла для меня целый новый мир. Но пост не о том. Как и не о том, что за столько лет я так ни разу и не прошёл Морровинд до конца.
Он об одном человеке.
В последний раз я пробовал где-то лет пять назад, и застряв почти в начале, стал искать прохождение. И нашёл очень подробный, полезный, а главное, приятно написанный текст. Что характерно — не на каком-нибудь фан-портале, а на древнем, как сам Рунет, личном сайте некого Sir Michael.
Я с удовольствием читал прохождение сэра Михаэля, и следуя его мудрым и весёлым советам, прошёл бы игру целиком, если бы не слетевшая винда.
И вот теперь я решил попробовать снова. Установил Морровинд и, вспомнив имя, стал искать сайт сэра Михаэля. Очень боялся что за это время он канул в небытиё, но всё-таки нашёл. И порадовался, как встрече со старым знакомым.
Руководство не только никуда не делось — оказывается, за это время Сэр записал видеопрохождение начала игры. Никогда не любил «лэтсплэи», но тут решил посмотреть.
Это было самое крутое видеоруководство, которое я видел! Уже далеко не молодой голос комментирует происходящее на экране так обстоятельно, обаятельно и с такой любовью к игре, что я буквально расплылся от умиления.
Я крайне редко пишу комменты на Ютубе, а тут захотелось. Написал комплиментов, поблагодарил, сказал, что очень жду продолжения...
«Интересно, а сейчас-то блог ведётся? — подумал — И кто вообще этот замечательный дядька?». Открыл главную страницу сайта, записи совсем свежие, тыкнул в последнюю и прочёл:
«Прощание с Сэром состоится завтра, 11 января 2021 г., по адресу...».
И вот теперь сижу с комком в горле, смотрю в стенку и удивляюсь себе.
Мы даже знакомы-то не были, я просто блин прохождение к игрушке его читал. А чего больно так?!
Чёрт знает что.
Комментарии (2)
03:49
87
Прочитал тут статью про литературных героев по системе Станиславского, и вспомнил один свой проект. Как и все прочие, недо/нереализованный. Хотя именно эту штуку я очень бы хотел однажды написать. Прямо сейчас хочется.
Знакома ли вам ситуация, когда рассказанная кем-то история представляется вам так ярко, что кажется, вы сами там были и даже можете "припомнить" опущенные рассказчиком визуальные детали? Или когда вы сами переиначиваете события, чтобы рассказ получился более эффектным, и постепенно забываете, как было на самом деле? И наконец, знакомо ли вам чувство, когда при долгом отсутствии контакта с человеком, его личность в вашем сознании превращается в образ? Воспоминание о ком-то - это ведь литературный персонаж вашего сознания!
87-ю квартиру я хотел бы заселить именно такими персонажами-воспоминаниями. Людьми, какими я хочу их помнить. "И пусть никто, никто вообще не уходит!.."
Это первая, и пока что единственная зарисовка, ни с начала ни с конца:
Мария
Знакома ли вам ситуация, когда рассказанная кем-то история представляется вам так ярко, что кажется, вы сами там были и даже можете "припомнить" опущенные рассказчиком визуальные детали? Или когда вы сами переиначиваете события, чтобы рассказ получился более эффектным, и постепенно забываете, как было на самом деле? И наконец, знакомо ли вам чувство, когда при долгом отсутствии контакта с человеком, его личность в вашем сознании превращается в образ? Воспоминание о ком-то - это ведь литературный персонаж вашего сознания!
87-ю квартиру я хотел бы заселить именно такими персонажами-воспоминаниями. Людьми, какими я хочу их помнить. "И пусть никто, никто вообще не уходит!.."
Это первая, и пока что единственная зарисовка, ни с начала ни с конца:
Мария
00:06
Вместо завещания
Будет уже совсем светло, хотя солнце ещё не проснётся за верхушками сизого леса. Я попрошу водителя высадить меня у неприметного поворота, теряющегося в зелени придорожных ёлок. Почему-то я умею находить его без всяких ориентиров. Поблагодарю доброго самаритянина, согласившегося меня подвезти, достану рюкзак из багажника, сверну с дороги и постараюсь поскорее забыть и водителя, и шоссе, и автомобильный запах - теперь всё это не имеет смысла.
Несколько десятков шагов по светлой полоске потрескавшегося асфальта, и больше можно не торопиться: отсюда трассу даже не слышно. Я замедлю шаг, сделаю первый настоящий вдох, и сразу немного одурею от непривычной свежести воздуха. Драный кед шаркнет по асфальту и пнёт попавшийся под ноги песочно-жёлтый камешек.
Муравьи зыбкой вереницей перетекают дорогу, отважно преодолевая каньоны и кратеры старой асфальтовой текстуры. Я привычно удивлюсь - зачем искать сухие иголки так далеко, если они повсюду?..
Здесь по обоим сторонам дороги тянутся в небо идеальными мачтами сосны, стареют, покрываясь мхом, мудрые камни, солнце слепящей розовой полоской пробивается сквозь стволы, мерцает в кудрявых зарослях красных и синих ягод, ароматных и спелых, потому что август здесь не кончается. Здесь слышно первых невидимых птиц и шаги по асфальту.
Я пройду достаточно долго, чтобы понять, что вернулся, и сверну на большую тропу справа, где за редкими деревьями на небольшом холме уже виден высокий деревянный дом. Мне навстречу выбежит наш огромный лохматый пёс, и я с трудом устою на ногах, когда это волосатое чудо попытается закинуть передние лапы мне на плечи, чтобы облизать. Смеясь, буду отмахиваться от лохматой морды и тут же увижу тебя. Ты будешь стоять рядом, улыбаясь, в алом маковом платье. Я обниму тебя, и тогда окончательно поверю, что дома. Мама встретит меня на пороге.
Здесь у дверей ждёт выструганный в прошлом году, ещё пахучий, можжевеловый посох, а на третьем этаже, под самой крышей - светлая комната с огромным окном и узкой кроватью, на которой удивительно здорово лежать вдвоём. Здесь на кухне развешаны сушёные грибы и травы, придавая ей сходство с избушкой волшебника, а в гостиной на втором этаже дремлют у камина самые уютные на свете диван и кресло.
Я приеду насовсем, и у нас будет чай, пахнущий мхом и черникой, и мы будем слушать грозы на веранде, и ездить на велосипедах до заброшенного пионерлагеря в конце дороги, мы найдём затерянное в чаще леса озеро по топкому ручью, и сходим к древнему поклонному камню с нечитаемыми письменами в самом центре болота... Может быть, мы даже увидим волка и дойдём до поля с колосьями и высоковольтками, и встретим там Cosy...
И не нужно будет уезжать, не нужно будет переживать и бояться. Мы будем дома.
Несколько десятков шагов по светлой полоске потрескавшегося асфальта, и больше можно не торопиться: отсюда трассу даже не слышно. Я замедлю шаг, сделаю первый настоящий вдох, и сразу немного одурею от непривычной свежести воздуха. Драный кед шаркнет по асфальту и пнёт попавшийся под ноги песочно-жёлтый камешек.
Муравьи зыбкой вереницей перетекают дорогу, отважно преодолевая каньоны и кратеры старой асфальтовой текстуры. Я привычно удивлюсь - зачем искать сухие иголки так далеко, если они повсюду?..
Здесь по обоим сторонам дороги тянутся в небо идеальными мачтами сосны, стареют, покрываясь мхом, мудрые камни, солнце слепящей розовой полоской пробивается сквозь стволы, мерцает в кудрявых зарослях красных и синих ягод, ароматных и спелых, потому что август здесь не кончается. Здесь слышно первых невидимых птиц и шаги по асфальту.
Я пройду достаточно долго, чтобы понять, что вернулся, и сверну на большую тропу справа, где за редкими деревьями на небольшом холме уже виден высокий деревянный дом. Мне навстречу выбежит наш огромный лохматый пёс, и я с трудом устою на ногах, когда это волосатое чудо попытается закинуть передние лапы мне на плечи, чтобы облизать. Смеясь, буду отмахиваться от лохматой морды и тут же увижу тебя. Ты будешь стоять рядом, улыбаясь, в алом маковом платье. Я обниму тебя, и тогда окончательно поверю, что дома. Мама встретит меня на пороге.
Здесь у дверей ждёт выструганный в прошлом году, ещё пахучий, можжевеловый посох, а на третьем этаже, под самой крышей - светлая комната с огромным окном и узкой кроватью, на которой удивительно здорово лежать вдвоём. Здесь на кухне развешаны сушёные грибы и травы, придавая ей сходство с избушкой волшебника, а в гостиной на втором этаже дремлют у камина самые уютные на свете диван и кресло.
Я приеду насовсем, и у нас будет чай, пахнущий мхом и черникой, и мы будем слушать грозы на веранде, и ездить на велосипедах до заброшенного пионерлагеря в конце дороги, мы найдём затерянное в чаще леса озеро по топкому ручью, и сходим к древнему поклонному камню с нечитаемыми письменами в самом центре болота... Может быть, мы даже увидим волка и дойдём до поля с колосьями и высоковольтками, и встретим там Cosy...
И не нужно будет уезжать, не нужно будет переживать и бояться. Мы будем дома.
Комментарии (5)
17:00
Древо йада
Господа, это гениально:
13.01.2013 в 04:01
Пишет Сатори Ивадзику:Напишите фанфик по "Анчару"
Огромное удовольствие получила, прочтя! И от души повеселилась.
А особенно рекомендую эту забавную во всех отношениях историю тем, кто хоть раз задавался вопросом: «Что же у этих фикрайтеров в головах творится?»
URL записиОгромное удовольствие получила, прочтя! И от души повеселилась.
А особенно рекомендую эту забавную во всех отношениях историю тем, кто хоть раз задавался вопросом: «Что же у этих фикрайтеров в головах творится?»
20.01.2011 в 19:42
Пишет Ellaahn:Это гениально!!!!
11-ый "Б" негодовал: Марь Иванна, учительница русского и литературы, задерживалась уже на пятнадцать минут, но вместо того, чтобы отпустить людей с занятия - последнего на сегодня - передала через двоечника Гошкина, чтобы сидели смирно и дожидались.
Наконец, русичка влетела в класс, задыхающаяся, раскрасневшаяся и с победным блеском в глазах. 11-ый "Б" сразу понял: быть сочинению.
- Прошу прощения, задержалась у завуча, но ради вашего же блага! - Марь Иванна шлёпнула на стол пухлую папку, тоже не предвещающую ничего хорошего. - Здравствуйте, друзья!
- Здра-асьте, Марь Иванна! - недружно отозвался класс.
- Предлагаю начать новую четверть с творческого задания!
- У-у-у... - хором взвыли будущие выпускники.
- Вам понравится, - лучезарно улыбнулась молодая и энергичная учительница, сама окончившая пединститут лет десять назад. - Сегодняшнее занятие посвящается модным тенденциям в литературе, - она ободряюще улыбнулась подопечным. - Поэтому сочинения не будет!
- Ура! - раздалось с задних парт.
- В привычном смысле слова, - тотчас же обломала весь кайф Марь Иванна и, ещё раз обежав учеников торжествующим взглядом, объявила. - Мы будем заниматься фанфикшном! Кто знает, что это такое? В сети фикрайтерство чрезвычайно популярно! читать дальше
URL записиФанфикшн в 11-ом "Б"
Асия Уэно
Асия Уэно
11-ый "Б" негодовал: Марь Иванна, учительница русского и литературы, задерживалась уже на пятнадцать минут, но вместо того, чтобы отпустить людей с занятия - последнего на сегодня - передала через двоечника Гошкина, чтобы сидели смирно и дожидались.
Наконец, русичка влетела в класс, задыхающаяся, раскрасневшаяся и с победным блеском в глазах. 11-ый "Б" сразу понял: быть сочинению.
- Прошу прощения, задержалась у завуча, но ради вашего же блага! - Марь Иванна шлёпнула на стол пухлую папку, тоже не предвещающую ничего хорошего. - Здравствуйте, друзья!
- Здра-асьте, Марь Иванна! - недружно отозвался класс.
- Предлагаю начать новую четверть с творческого задания!
- У-у-у... - хором взвыли будущие выпускники.
- Вам понравится, - лучезарно улыбнулась молодая и энергичная учительница, сама окончившая пединститут лет десять назад. - Сегодняшнее занятие посвящается модным тенденциям в литературе, - она ободряюще улыбнулась подопечным. - Поэтому сочинения не будет!
- Ура! - раздалось с задних парт.
- В привычном смысле слова, - тотчас же обломала весь кайф Марь Иванна и, ещё раз обежав учеников торжествующим взглядом, объявила. - Мы будем заниматься фанфикшном! Кто знает, что это такое? В сети фикрайтерство чрезвычайно популярно! читать дальше
Комментарии (4)
Ох, господа, опять вместо того чтобы заниматься или хотя бы спать я фигнёй маюсь... Но какой фигнёй!
Этой радостью поделилась со мной Скифа. Автор сего великолепного текста, написанного по всем законам, описанным в «морфологии волшебной сказки В. Я. Проппа» — Образец Древнего Благочестия Ойген Зафтфенгер.
Конечно, вещь весьма и весьма "в себе", и я, будучи знакомым с её персонажами лично, получил особенный кайф. Не знаю, как воспримут её люди «не посвящённые»... И тем не менее, такая штука просто обязана быть увековечена!
Сказка по Проппу
В некотором городе, да во стольном-то граде, да в Петербурге был университет. И был у того университета филологический факультет. И учился там Гаврила Сын Профессорский. Ходил он в шинельке в синенькой, ажно все девицы на него засматривались. Да и сам Гаврилушка совсем того не против был. Не засматривался кто – так не про того и сказка. А батюшка у него был профессор важный, все студенты ему кланялись. Гаврила один не кланялся, хоть и сын ему был родимый. Да не про то сказка. Сказка-то про Гаврилушку. Веселился-то он всё, важно словоблудствовал, ан да и сессия не за горами. А на факультете о ту пору студенточка из Москвы, града белокаменного, появилась. Как ту звали-то никто и не помнит уже, да всё про Аванесова фонологического да про Московских Фонологов толковала, ажно ея все пристойные люди-то пугалися. На доске скобочки-то всё фигурные рисовала, а в них транскрипцию писала московскую, заумную, нечитаемую-неведомую. И так заумно говорила она, что залюбовался на нея сын-то профессорский, бедный Гаврилушка, да про неё одну всё и думал.
читать дальше
Этой радостью поделилась со мной Скифа. Автор сего великолепного текста, написанного по всем законам, описанным в «морфологии волшебной сказки В. Я. Проппа» — Образец Древнего Благочестия Ойген Зафтфенгер.
Конечно, вещь весьма и весьма "в себе", и я, будучи знакомым с её персонажами лично, получил особенный кайф. Не знаю, как воспримут её люди «не посвящённые»... И тем не менее, такая штука просто обязана быть увековечена! Сказка по Проппу
Гаврила Профессорский Сын.
В некотором городе, да во стольном-то граде, да в Петербурге был университет. И был у того университета филологический факультет. И учился там Гаврила Сын Профессорский. Ходил он в шинельке в синенькой, ажно все девицы на него засматривались. Да и сам Гаврилушка совсем того не против был. Не засматривался кто – так не про того и сказка. А батюшка у него был профессор важный, все студенты ему кланялись. Гаврила один не кланялся, хоть и сын ему был родимый. Да не про то сказка. Сказка-то про Гаврилушку. Веселился-то он всё, важно словоблудствовал, ан да и сессия не за горами. А на факультете о ту пору студенточка из Москвы, града белокаменного, появилась. Как ту звали-то никто и не помнит уже, да всё про Аванесова фонологического да про Московских Фонологов толковала, ажно ея все пристойные люди-то пугалися. На доске скобочки-то всё фигурные рисовала, а в них транскрипцию писала московскую, заумную, нечитаемую-неведомую. И так заумно говорила она, что залюбовался на нея сын-то профессорский, бедный Гаврилушка, да про неё одну всё и думал.
читать дальше
@настроение:
00:09
Личная кома
Другу
Так бывает. Ты сидишь напротив неё в кафе и смотришь в глаза. Её лицо так привычно-красиво... Она очень хороша, ты знаешь это, замечаешь на ней взгляды сидящих неподалёку людей и по-прежнему ревнуешь, хотя тебе ни до них, ни до её красоты уже не должно быть никакого дела. Ты сам так решил, спокойно, логично и хладнокровно. Ты решил, что другого выхода нет, а если даже и есть — не хочешь его искать. Ты устал, и она, кажется, тоже, а значит — нужно просто вовремя закончить, чтобы никому не было хуже. Осталось только соблюсти формальность...
Ведь ты ненавидишь формальности, ты всегда старался быть с ней как можно более оригинальным, а сейчас говоришь как по-написанному, тебе самому от себя противно, поэтому ты сбиваешься, говоришь совсем не то, к чему так долго готовился. А ещё тебе внезапно захочется сказать "прости", хотя ты, быть может, ни в чём не считаешь себя виноватым. Но тебе захочется так сказать, возможно, ты будешь изо всех сил сдерживаться, чтобы не добавить к этому "прости" несколько нежных слов, пустить всё к чертям и попытаться спасти, ведь ещё есть, что спасать! Но ты сбиваешься и вновь продолжаешь мысль, оформленную банальными, уже почти канцелярскими фразами: ты слишком вовремя вспоминаешь, что спасать уже поздно.
И всё-таки "прости". Заезженное, неуместное слово в финале. Она ответит тебе парой предложений, которые ты всё равно не услышишь, и, может быть, поднимется и уйдёт. Не быстро, не стуча каблуками (а ведь так было бы лучше), а своей обычной, знакомой походкой, просто тихо уйдёт.
Она больше не твоя. Ты понимаешь это, понимаешь, что теперь она может быть с любым из этих мужчин, вместе с тобой провожающих её взглядами. Но как же от этого тошно! Теперь тебе нужно допить остывший кофе и попросить счёт, который не будут приносить предательски долго, пока ты успеешь подумать слишком много ненужного. Например, что прощание вышло ужасно нелепым, и она теперь чёрти-кем тебя считает. Но ты успокаиваешь себя всё такой же канцелярской мыслью, что всё сделал правильно и теперь станет легче.
Ощущение пустоты и нецельности придёт потом. Тебе будет лучше думать, что всё дело просто в привычке и в твоём дурацком собственничестве, ведь ничего кроме этого между вами уже давно не было. И ты поверишь в это, и это будет правдой, если только сможешь выиграть войну с телефонной трубкой.
Если же нет - пройдёт месяц, чуть больше, и...
В общем, так бывает.
Так бывает. Ты сидишь напротив неё в кафе и смотришь в глаза. Её лицо так привычно-красиво... Она очень хороша, ты знаешь это, замечаешь на ней взгляды сидящих неподалёку людей и по-прежнему ревнуешь, хотя тебе ни до них, ни до её красоты уже не должно быть никакого дела. Ты сам так решил, спокойно, логично и хладнокровно. Ты решил, что другого выхода нет, а если даже и есть — не хочешь его искать. Ты устал, и она, кажется, тоже, а значит — нужно просто вовремя закончить, чтобы никому не было хуже. Осталось только соблюсти формальность...
Ведь ты ненавидишь формальности, ты всегда старался быть с ней как можно более оригинальным, а сейчас говоришь как по-написанному, тебе самому от себя противно, поэтому ты сбиваешься, говоришь совсем не то, к чему так долго готовился. А ещё тебе внезапно захочется сказать "прости", хотя ты, быть может, ни в чём не считаешь себя виноватым. Но тебе захочется так сказать, возможно, ты будешь изо всех сил сдерживаться, чтобы не добавить к этому "прости" несколько нежных слов, пустить всё к чертям и попытаться спасти, ведь ещё есть, что спасать! Но ты сбиваешься и вновь продолжаешь мысль, оформленную банальными, уже почти канцелярскими фразами: ты слишком вовремя вспоминаешь, что спасать уже поздно.
И всё-таки "прости". Заезженное, неуместное слово в финале. Она ответит тебе парой предложений, которые ты всё равно не услышишь, и, может быть, поднимется и уйдёт. Не быстро, не стуча каблуками (а ведь так было бы лучше), а своей обычной, знакомой походкой, просто тихо уйдёт.
Она больше не твоя. Ты понимаешь это, понимаешь, что теперь она может быть с любым из этих мужчин, вместе с тобой провожающих её взглядами. Но как же от этого тошно! Теперь тебе нужно допить остывший кофе и попросить счёт, который не будут приносить предательски долго, пока ты успеешь подумать слишком много ненужного. Например, что прощание вышло ужасно нелепым, и она теперь чёрти-кем тебя считает. Но ты успокаиваешь себя всё такой же канцелярской мыслью, что всё сделал правильно и теперь станет легче.
Ощущение пустоты и нецельности придёт потом. Тебе будет лучше думать, что всё дело просто в привычке и в твоём дурацком собственничестве, ведь ничего кроме этого между вами уже давно не было. И ты поверишь в это, и это будет правдой, если только сможешь выиграть войну с телефонной трубкой.
Если же нет - пройдёт месяц, чуть больше, и...
В общем, так бывает.
Комментарии (9)
Никогда особо не жаловал фанфики. И уж тем более, никогда в жизни их не писал. Даже в детстве предпочитал сочинять свои истории, пусть и с цельнотянутыми откуда-нибудь элементами, но обязательно свои.
Тем не менее, долго мучился идеей написать что-нибудь по любимым «Звёздным Войнам»... останавливал по-настоящему вселенский масштаб мира: даже если ты знаешь все шесть фильмов наизусть, всё равно остаёшься «сократом»: ведь кино — это только верхушка айсберга, под которой скрывается неохватная бездна матчасти «Расширенной Весленной»... А напахать чего-нибудь не того не хотелось даже просто перед самим собой
Тем не менее, были идеи, которые очень хотелось отразить, и был жутко симпатичный образ, использовать который где-то тоже очень хотелось.
В результате, образ Лорда Энерджайзера нашёл своё воплощение в исключительно личной (просто потому, что никто автора не оценит) вещи под рабочим названием «Хроника одной сетевушки», а главная идея воплотилась, собственно здесь.
Мне крайне важно знать ваше мнение об этой штуковине... даже если вы не смотрели оригинал (это чистый «оридж», и кроме общей обстановки, к вселенной Лукаса не имеет отношения). Просто хочется узнать, какая у читателей возникает реакция
Прошу прощения за излишний пафос. Пытался сохранить стилистику оригинала
Тем не менее, долго мучился идеей написать что-нибудь по любимым «Звёздным Войнам»... останавливал по-настоящему вселенский масштаб мира: даже если ты знаешь все шесть фильмов наизусть, всё равно остаёшься «сократом»: ведь кино — это только верхушка айсберга, под которой скрывается неохватная бездна матчасти «Расширенной Весленной»... А напахать чего-нибудь не того не хотелось даже просто перед самим собой
Тем не менее, были идеи, которые очень хотелось отразить, и был жутко симпатичный образ, использовать который где-то тоже очень хотелось. В результате, образ Лорда Энерджайзера нашёл своё воплощение в исключительно личной (просто потому, что никто автора не оценит
) вещи под рабочим названием «Хроника одной сетевушки», а главная идея воплотилась, собственно здесь. Мне крайне важно знать ваше мнение об этой штуковине... даже если вы не смотрели оригинал (это чистый «оридж», и кроме общей обстановки, к вселенной Лукаса не имеет отношения). Просто хочется узнать, какая у читателей возникает реакция
Прошу прощения за излишний пафос. Пытался сохранить стилистику оригинала 
Tim@, AnnetCat, Liretta Shiomi, я обещал:
СВИХНУТАЯ МОЯ ФМЛОСОФИЯ
Здесь, вопреки привычкам, всё же придётся начинать с начала. "Видения для введения" этим началом и были, точнее не они сами, а описанный там сон. Это было и вправду видение, как в святых писаниях: начиная с того, что я видел ангела и заканчивая влиянием на моё дальнейшее отношение к жизни. Когда я писал "Видения" я ещё не знал всего, и поэтому ошибочно посчитал мою гостью Смертью. Осознание пришло ко мне само собой, я даже не слишком думал... Может быть, так и случаются пророчества Она - Сестра Белой Стены "управляющая этого мира", если можно так сказать. Но об этом позже.
В Начале небыло ничего. А так как мы, мечтающие, не можем представить себе "ничего", была Белая Стена. Лично я представляю её как симулятор из "Матрицы". А если была стена, значит был и кто-то, кто увидел её белой, кто назвал её так... Это был Создатель, первый, кто мог мечтать. Его не устроила Стена, и Он начертал на ней мир, такой, какой хотел. Невозможно не восхищаться воображением Создателя: ведь Он создавал Мир из ничего, в то время как мы руководствуемся в основном тем, что уже имеем в этом Мире.
Создатель обустроил идеальный мир для себя. Но далеко не все, кто населял Первый мир мог назвать его идеальным. И они стали мечтать и создавать свои идеальные Миры, в которые попадали в следующей жизни. Наверное, Создатель придумал Смерть специально для них. Чтобы попасть в свои мир нужно прожить полную жизнь там, где родился, в качестве платы за право создания своего мира в этом, что ли...
А дальше всё пошло по прогрессии: в каждом из Миров находились недовольные, которые создавали свои. Вложить всю душу в свою мечту - разве этого мало, чтобы она стала реальной?
В помощь Демиургам было создано Братство Белой Стены - к каждому миру "приписаны" свой(я) Брат или Сестра. Они помогают Создателям и замещают их, если те уходят. Ведь когда твоя жизнь кончится и в твоём Мире, тебе будет предоставлен выбор: остаться (в любом качестве) или идти вдоль Белой Стены по другим мирам, уже со знанием и памятью. Про ушедших - совсем другой рассказ...
По большому счёту - вот и всё. Я живу этим и рад, что всё это знаю. Однажды я как-то подумал: "А что, если я ошибаюсь? Что, если мы просто умираем и всё, а наши мечты - это просто так?". И почувствовал, как на меня падает небо. Правда. Горизонт стал слишком плоский. С тех пор я не думаю о подобной ерунде, а просто верю. Верю, что каждый из нас имеет право на мир, который будет для него идеальным. Разве это не здорово?
Если есть какие-то вопросы - буду рад ответить...
СВИХНУТАЯ МОЯ ФМЛОСОФИЯ
Здесь, вопреки привычкам, всё же придётся начинать с начала. "Видения для введения" этим началом и были, точнее не они сами, а описанный там сон. Это было и вправду видение, как в святых писаниях: начиная с того, что я видел ангела и заканчивая влиянием на моё дальнейшее отношение к жизни. Когда я писал "Видения" я ещё не знал всего, и поэтому ошибочно посчитал мою гостью Смертью. Осознание пришло ко мне само собой, я даже не слишком думал... Может быть, так и случаются пророчества
Она - Сестра Белой Стены "управляющая этого мира", если можно так сказать. Но об этом позже.В Начале небыло ничего. А так как мы, мечтающие, не можем представить себе "ничего", была Белая Стена. Лично я представляю её как симулятор из "Матрицы". А если была стена, значит был и кто-то, кто увидел её белой, кто назвал её так... Это был Создатель, первый, кто мог мечтать. Его не устроила Стена, и Он начертал на ней мир, такой, какой хотел. Невозможно не восхищаться воображением Создателя: ведь Он создавал Мир из ничего, в то время как мы руководствуемся в основном тем, что уже имеем в этом Мире.
Создатель обустроил идеальный мир для себя. Но далеко не все, кто населял Первый мир мог назвать его идеальным. И они стали мечтать и создавать свои идеальные Миры, в которые попадали в следующей жизни. Наверное, Создатель придумал Смерть специально для них. Чтобы попасть в свои мир нужно прожить полную жизнь там, где родился, в качестве платы за право создания своего мира в этом, что ли...
А дальше всё пошло по прогрессии: в каждом из Миров находились недовольные, которые создавали свои. Вложить всю душу в свою мечту - разве этого мало, чтобы она стала реальной?
В помощь Демиургам было создано Братство Белой Стены - к каждому миру "приписаны" свой(я) Брат или Сестра. Они помогают Создателям и замещают их, если те уходят. Ведь когда твоя жизнь кончится и в твоём Мире, тебе будет предоставлен выбор: остаться (в любом качестве) или идти вдоль Белой Стены по другим мирам, уже со знанием и памятью. Про ушедших - совсем другой рассказ...
По большому счёту - вот и всё. Я живу этим и рад, что всё это знаю. Однажды я как-то подумал: "А что, если я ошибаюсь? Что, если мы просто умираем и всё, а наши мечты - это просто так?". И почувствовал, как на меня падает небо. Правда. Горизонт стал слишком плоский. С тех пор я не думаю о подобной ерунде, а просто верю. Верю, что каждый из нас имеет право на мир, который будет для него идеальным. Разве это не здорово?
Если есть какие-то вопросы - буду рад ответить...
18:02
Видения для введения
А вот, собственно, и сам рассказик. Написал его лет в четырнадцать. Вообще-то это предисловие к "Завременникам", вещи, являющейся для меня Миром, но поскольку вещь эта до сих пор не написана, он пока остаётся отдельным произведением. Вообще "Видения" очень много для меня значат: именно с них (а точнее со сна, там описанного) началась моя свихнутая философия, которой я и жив всё это время. Сейчас вот перечитываю, и думаю: "Такой наивняк...". А всё-равно приятно. Мне, вообще, ужасно редко что-то своё нравится...
Видения для введения
Видения для введения
Комментарии (9)
20:10
Как же меня штырит!..
Рассказ из книги "Самый короткий путь" А. Лисняка. Рекомендую всем, у кого крепкие нервы. Воистину, вещь.
Кажется, я сбился с пути. Озера на карте не было. У воды лежал овечий череп, пепельный от соли. Какое-то время я шёл по солончаку. Бледно-зелёная вода была неподвижна...
На закате я вышел в предгорья. Вдали на горе виднелся дом. Как давно я не видел человеческого жилья!
Поднимаясь по голому склону, я достиг наконец виноградника.
Виноград был поражён какой-то болезнью, сплошь покрыт ржавым пухом...
Я направился к дому.
Рыжая пыль тянулась из-под ног, как дым, растекаясь и повисая в неподвижном воздухе.
Дом с длинной каменной террасой казался брошенным. Я вошёл в его прохладную тень. Под ногой захрустели пыльные стёкла. Окна выбиты...
В сырых комнатах оказалось сумрачно и пусто. Вид совсем нежилой.
Я сильно устал, хотелось лечь на пол и уснуть. Наконец я вошёл в маленькую, совершенно тёмную каморку, последнюю в анфиладе комнат.
В углу стоял кожаный диван. Окно было плотно заколочено. На подоконнике в пыльном луче отсвечивал острый осколок зеркала.
Кое-как, сметя с дивана куски штукатурки, я вытянулся на нём, сунув под голову вещмешок.
Тело теряло вес, я словно всплывал.
Внезапно я услышал детский плач, слабый, но явственный, ребёнок хрипел, надрывался где-то рядом, казалось, за стеной.
Я встал. Пнул ногой покосившуюся деревянную дверь и вышел на террасу. Холодный свет заката ослепил меня. Постепенно мне стали видны холмы, ровные ряды виноградников, уходящие к горизонту.
Откуда этот плачь? Я почувствовал почти злобу. Дул холодный ветер, лозы раскачивались. Может, внизу? Свешиваюсь с террассы. Довольно высоко. Там никого нет.
Кажется, террасе не будет конца. Закатный свет слепит. Плач не тише, не громче, такой же неотвязный, надрывный, захлёбывающийся... Может, мне чудится? Я вслушиваюсь.
Тихо. Неподвижные виноградники, болезненный багровый свет, я чувствую смутную тревогу. Запущенное место, пыльный каменный пол. Голая настороженная неподвижность.
Я вдруг понимаю, что сейчас сделается темно, солнце вот-вот зайдёт. Снова налетает холодный ветер, с шуршащим скрежетом катятся по каменному полу сухие листы... Может, вернуться? Или всё же дойти до конца террасы?
Я поворачиваю назад, я иду всё быстрее. Шарканье моих шагов отзывается где-то позади и вверху.
Не хотел бы я остаться здесь в темноте, у меня ведь ни фонаря, ни спичек, всё — в вещмешке. Я останавливаюсь.
Терраса по обе стороны от меня бесконечна и пряма, вся в густом красном свете.
Я иду, пристально вглядываясь. Где же дверь? Неужели прошёл? Красно-чёрный сумрак рябит в глазах. Я замечаю: там, вдалеке, что-то тёмное загораживает проход. Трудно разглядеть против света. Я иду всё медленнее, мне делается страшно. Что-то огромное, грузное, лежащее чуть наискось... Убежать? Но куда здесь убежишь?
Солнце зашло.
Неотвратимо, всё ближе, я задерживаю дыхание. В тусклых сумерках лоснится тёмный круп. Животное вскакивает, резко обернувшись. Толстые губы приоткрыты в улыбке, белёсые глаза широко разинуты. Его чёрная борода раздвоена, как тетеревиный хвост.
Я стою не дыша. По спине моей пробегает истомная волна, кожа на затылке медленно роговеет... Я вижу его широкие львиные лапы с грубыми когтями.
Он медленно приседет... Вялым и бесшумным прыжком слетает с террасы по широким ступеням, я слышу снизу трск осыпающихся камней.
На полу лежит худая женщина, с ужасом глядя на меня, она приподнимается, натягивая на себя шаль. Рядом с ней - ворох одежды. Мы смотрим глаза в глаза. Да ведь это Вера Блинова!
Я ещё курсантом ухаживал за ней, любил без памяти! Я на счастье подарил ей морской дырявый камешек, в наших краях называется "куриный бог"...
Я отворачиваюсь и смотрю на широкие, смутно белеющие ступени. Мне кажется, он затаился там, внизу. Он знает. Его громадные толстые губы растянуты в улыбке.
Я слышу тоненький плач, дрожащий, жалобный, у самых моих ног!
Она сидит передо мною на корточках, одетая во что-то длинное, как будто цыганское, тугая засаленная косичка, плотно перетянутая красной лентой, лежит на её плоской спине. Она склонилась над тряпичным гнездом.
И вот она встаёт, глядя на меня в упор. На руках у неё крохотное существо. Вялые кошачьи лапы, слипшиеся крылья и, наконец, человеческое личико с капризно изогнутыми толстыми губами.
Она протягивает его мне.
— Возьми его, возьми! — яростно шепчет она. — Ты видел отца? Он жрёт своих детей! Да возьми, возьми же!
Я отступаю.
— Ты только забери его отсюда! Ты только забери!
Из него ещё кто угодно может вырасти, ещё не поздно, смотри, видишь?
Неуверенно я беру малыша.
Она пятится, выставив руку, и стремительно сбегает вниз по широким ступеням.
Кто угодно? Неужели куда-то могут деться эти лапы, эти кожанные крылья?
Первая мысль — оставить его, тихонько положить на каменный пол, уйти...
И вдруг чувство вины возникает во мне.
Стоя в темноте, я прижимаю к себе эту тёплую скулящую тяжесть и тихонько, тихонечко покачиваю, уже не думая ни о чём.
КУРИНЫЙ БОГ
Кажется, я сбился с пути. Озера на карте не было. У воды лежал овечий череп, пепельный от соли. Какое-то время я шёл по солончаку. Бледно-зелёная вода была неподвижна...
На закате я вышел в предгорья. Вдали на горе виднелся дом. Как давно я не видел человеческого жилья!
Поднимаясь по голому склону, я достиг наконец виноградника.
Виноград был поражён какой-то болезнью, сплошь покрыт ржавым пухом...
Я направился к дому.
Рыжая пыль тянулась из-под ног, как дым, растекаясь и повисая в неподвижном воздухе.
Дом с длинной каменной террасой казался брошенным. Я вошёл в его прохладную тень. Под ногой захрустели пыльные стёкла. Окна выбиты...
В сырых комнатах оказалось сумрачно и пусто. Вид совсем нежилой.
Я сильно устал, хотелось лечь на пол и уснуть. Наконец я вошёл в маленькую, совершенно тёмную каморку, последнюю в анфиладе комнат.
В углу стоял кожаный диван. Окно было плотно заколочено. На подоконнике в пыльном луче отсвечивал острый осколок зеркала.
Кое-как, сметя с дивана куски штукатурки, я вытянулся на нём, сунув под голову вещмешок.
Тело теряло вес, я словно всплывал.
Внезапно я услышал детский плач, слабый, но явственный, ребёнок хрипел, надрывался где-то рядом, казалось, за стеной.
Я встал. Пнул ногой покосившуюся деревянную дверь и вышел на террасу. Холодный свет заката ослепил меня. Постепенно мне стали видны холмы, ровные ряды виноградников, уходящие к горизонту.
Откуда этот плачь? Я почувствовал почти злобу. Дул холодный ветер, лозы раскачивались. Может, внизу? Свешиваюсь с террассы. Довольно высоко. Там никого нет.
Кажется, террасе не будет конца. Закатный свет слепит. Плач не тише, не громче, такой же неотвязный, надрывный, захлёбывающийся... Может, мне чудится? Я вслушиваюсь.
Тихо. Неподвижные виноградники, болезненный багровый свет, я чувствую смутную тревогу. Запущенное место, пыльный каменный пол. Голая настороженная неподвижность.
Я вдруг понимаю, что сейчас сделается темно, солнце вот-вот зайдёт. Снова налетает холодный ветер, с шуршащим скрежетом катятся по каменному полу сухие листы... Может, вернуться? Или всё же дойти до конца террасы?
Я поворачиваю назад, я иду всё быстрее. Шарканье моих шагов отзывается где-то позади и вверху.
Не хотел бы я остаться здесь в темноте, у меня ведь ни фонаря, ни спичек, всё — в вещмешке. Я останавливаюсь.
Терраса по обе стороны от меня бесконечна и пряма, вся в густом красном свете.
Я иду, пристально вглядываясь. Где же дверь? Неужели прошёл? Красно-чёрный сумрак рябит в глазах. Я замечаю: там, вдалеке, что-то тёмное загораживает проход. Трудно разглядеть против света. Я иду всё медленнее, мне делается страшно. Что-то огромное, грузное, лежащее чуть наискось... Убежать? Но куда здесь убежишь?
Солнце зашло.
Неотвратимо, всё ближе, я задерживаю дыхание. В тусклых сумерках лоснится тёмный круп. Животное вскакивает, резко обернувшись. Толстые губы приоткрыты в улыбке, белёсые глаза широко разинуты. Его чёрная борода раздвоена, как тетеревиный хвост.
Я стою не дыша. По спине моей пробегает истомная волна, кожа на затылке медленно роговеет... Я вижу его широкие львиные лапы с грубыми когтями.
Он медленно приседет... Вялым и бесшумным прыжком слетает с террасы по широким ступеням, я слышу снизу трск осыпающихся камней.
На полу лежит худая женщина, с ужасом глядя на меня, она приподнимается, натягивая на себя шаль. Рядом с ней - ворох одежды. Мы смотрим глаза в глаза. Да ведь это Вера Блинова!
Я ещё курсантом ухаживал за ней, любил без памяти! Я на счастье подарил ей морской дырявый камешек, в наших краях называется "куриный бог"...
Я отворачиваюсь и смотрю на широкие, смутно белеющие ступени. Мне кажется, он затаился там, внизу. Он знает. Его громадные толстые губы растянуты в улыбке.
Я слышу тоненький плач, дрожащий, жалобный, у самых моих ног!
Она сидит передо мною на корточках, одетая во что-то длинное, как будто цыганское, тугая засаленная косичка, плотно перетянутая красной лентой, лежит на её плоской спине. Она склонилась над тряпичным гнездом.
И вот она встаёт, глядя на меня в упор. На руках у неё крохотное существо. Вялые кошачьи лапы, слипшиеся крылья и, наконец, человеческое личико с капризно изогнутыми толстыми губами.
Она протягивает его мне.
— Возьми его, возьми! — яростно шепчет она. — Ты видел отца? Он жрёт своих детей! Да возьми, возьми же!
Я отступаю.
— Ты только забери его отсюда! Ты только забери!
Из него ещё кто угодно может вырасти, ещё не поздно, смотри, видишь?
Неуверенно я беру малыша.
Она пятится, выставив руку, и стремительно сбегает вниз по широким ступеням.
Кто угодно? Неужели куда-то могут деться эти лапы, эти кожанные крылья?
Первая мысль — оставить его, тихонько положить на каменный пол, уйти...
И вдруг чувство вины возникает во мне.
Стоя в темноте, я прижимаю к себе эту тёплую скулящую тяжесть и тихонько, тихонечко покачиваю, уже не думая ни о чём.
День 2 (07.07.2008):
«На это место уж нету карты…»
Александр Городницкий
Александр Городницкий
День сегодня выдался какой-то муторный. Всё началось ещё ранним утром, когда, проснувшись, мы обнаружили, что спать как-то твёрдо: надувная кровать, на которую возлагалось столько надежд, оказалась откровенно дырявой. Погода тоже хорошим поведением не отличалась: тёмные дождевые тучи постоянно нас догоняли и обливали. Весь играли с ними в салочки, но они были быстрее. Помимо всех перечисленных бед была и ещё одна: мы вышли за пределы нашей карты. Как и куда теперь плыть – у нас не было ни малейшего представления. Решили идти туда, куда глаза глядят.
Через некоторое время путешествия по протоке, нами был обнаружен странный остров: на выступающем скалистом мысе стоял как казалось огромный остроугольный камень. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это – груда маленьких камней скреплённая цементом. Это казалось весьма и весьма странным (откуда в такой глуши цемент, да и зачем?), и мы решили исследовать остров. В центре его обнаружился фундамент, поросший молодыми соснами и замшелая-презамшелая лестницу: много лет назад здесь был хутор, но, вероятно, сгорел. На другой оконечности острова была ещё одна зацементированная груда. Выглядело это очень живописно, и даже как-то по-язычески. Ещё на острове оказалась «первобытная» какая-то стоянка: огромный плоский камень и несколько камней поменьше вокруг.
Всё просто замечательно, но куда плыть? Впереди была широкая ветвистая протока, один из рукавов которой кончался… ничем. В глаза неприятно бросалось отсутствие горизонта между двух островов: там начиналась открытая Ладога. Итак, мы поняли, куда плыть не надо. Уже хорошо.
Дальше поплыли наугад. На весьма почтительном расстоянии от нас около очередного острова виднелось что-то белое. Мы решили что это буй, о котором нам что-то говорил лодочник, и погребли туда. Когда подошли поближе, оказалось, что никакой это не буй, а яхта. И причалена она у так несвойственного для карельских берегов песчаному пляжику. За пляжем отчётливо просматривался очень крупный лагерь: палаток восемь. За неимением других предложений, решили подплыть и спросить, где мы и куда идти дальше.
Ребята на берегу оказались очень интеллигентными и приветливыми. Первый вопрос, который они нам задали, был: «У вас водка есть?» и узнав, что нет, продолжили с нами разговаривать, что бесспорно делает им честь. На вопрос «Где мы?» все неопределённо махали рукой и говорили, что «язык сломаешь, как тут всё называется», но самое интересное, все они как один утверждали, что Ладога в противоположном направлении тому, где мы её видели. Ещё советовали обратиться к капитану яхты.
Один даже вызвался нас к этому капитану проводить, и минут пятнадцать вёл нас по скалам, где я чуть ногу не сломал. Остановившись на очередном уступе, он дважды свистнул, дождался, когда ему ответят, и только потом пригласил спускаться. Вся эта процедура навела меня на мысли о книжных разбойниках. На полуострове внизу человека два-три жгли костёр, и на вопрос «Где капитан?» ответили удивлённо: «Как это вы с ним разминулись?!». Пришлось переться назад, только теперь уже вверх по скалам.
Капитаном оказался благообразный дядька лет пятидесяти, который… так же не смог назвать остров, на котором находится. Правда, заглянув в карту, он всё же прочитал по слогам: «Паяринсаари», после чего по этой самой карте объяснил нам, куда дальше держать путь. Он даже нарисовал подробный план особо хитрого место, где, по мнению капитана, мы обязательно бы заблудились. Из его рисунка мы не поняли решительно ничего, но постеснялись сказать.
По наставлению капитана мы обогнули Паяринсаари, попали под дождь, дождались, пока пройдут тучи и пошли по краю большого плёса с не менее большими волнами, где снова попали под дождь. Тут надо бы уже и о стоянке позаботиться…
Выбирать было особо не из чего: есть два девственных места, где худо-бедно можно было расположиться и обзавестись сухими дровами. Но палатку там ставить совершенно негде: всюду голый холодный камень, а кровати (будь она ещё раз неладна) у нас теперь нет. Тогда решили мы в поисках места зайти в излучину, куда капитан говорил не ходить: там тупик. Нашли там неплохое место с уже обустроено площадкой, добротным кострищем и неплохим местом для палатки. И всё бы хорошо, но… дров нет, хоть застрелись! Одна осина, которая, как известно, не горит без керосина. Пришлось мотаться за дровами аж на два соседних острова. Мать, мать, мать.
Правда теперь уже всё отлично: я стою на камне и любуюсь отражением заката в невозможно гладкой воде. А только что мы слышали странную перекличку птиц: в абсолютной тишине вдруг раздался вопль, так, наверное, кулик кричит. Через несколько секунд ему ответили далёкие голоса, множимые эхом. И так два или три раза.
А вообще, я не знаю, как переживём эту ночь: кровать обязательно спустит (даром, что на «Poxipol» заклеена), а ботва, что я, приняв во внимание этот факт, подстелил под палатку, идентификации не подлежит: может и ядовитая. Значит, ночью потравимся…
Через некоторое время путешествия по протоке, нами был обнаружен странный остров: на выступающем скалистом мысе стоял как казалось огромный остроугольный камень. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это – груда маленьких камней скреплённая цементом. Это казалось весьма и весьма странным (откуда в такой глуши цемент, да и зачем?), и мы решили исследовать остров. В центре его обнаружился фундамент, поросший молодыми соснами и замшелая-презамшелая лестницу: много лет назад здесь был хутор, но, вероятно, сгорел. На другой оконечности острова была ещё одна зацементированная груда. Выглядело это очень живописно, и даже как-то по-язычески. Ещё на острове оказалась «первобытная» какая-то стоянка: огромный плоский камень и несколько камней поменьше вокруг.
Всё просто замечательно, но куда плыть? Впереди была широкая ветвистая протока, один из рукавов которой кончался… ничем. В глаза неприятно бросалось отсутствие горизонта между двух островов: там начиналась открытая Ладога. Итак, мы поняли, куда плыть не надо. Уже хорошо.
Дальше поплыли наугад. На весьма почтительном расстоянии от нас около очередного острова виднелось что-то белое. Мы решили что это буй, о котором нам что-то говорил лодочник, и погребли туда. Когда подошли поближе, оказалось, что никакой это не буй, а яхта. И причалена она у так несвойственного для карельских берегов песчаному пляжику. За пляжем отчётливо просматривался очень крупный лагерь: палаток восемь. За неимением других предложений, решили подплыть и спросить, где мы и куда идти дальше.
Ребята на берегу оказались очень интеллигентными и приветливыми. Первый вопрос, который они нам задали, был: «У вас водка есть?» и узнав, что нет, продолжили с нами разговаривать, что бесспорно делает им честь. На вопрос «Где мы?» все неопределённо махали рукой и говорили, что «язык сломаешь, как тут всё называется», но самое интересное, все они как один утверждали, что Ладога в противоположном направлении тому, где мы её видели. Ещё советовали обратиться к капитану яхты.
Один даже вызвался нас к этому капитану проводить, и минут пятнадцать вёл нас по скалам, где я чуть ногу не сломал. Остановившись на очередном уступе, он дважды свистнул, дождался, когда ему ответят, и только потом пригласил спускаться. Вся эта процедура навела меня на мысли о книжных разбойниках. На полуострове внизу человека два-три жгли костёр, и на вопрос «Где капитан?» ответили удивлённо: «Как это вы с ним разминулись?!». Пришлось переться назад, только теперь уже вверх по скалам.
Капитаном оказался благообразный дядька лет пятидесяти, который… так же не смог назвать остров, на котором находится. Правда, заглянув в карту, он всё же прочитал по слогам: «Паяринсаари», после чего по этой самой карте объяснил нам, куда дальше держать путь. Он даже нарисовал подробный план особо хитрого место, где, по мнению капитана, мы обязательно бы заблудились. Из его рисунка мы не поняли решительно ничего, но постеснялись сказать.
По наставлению капитана мы обогнули Паяринсаари, попали под дождь, дождались, пока пройдут тучи и пошли по краю большого плёса с не менее большими волнами, где снова попали под дождь. Тут надо бы уже и о стоянке позаботиться…
Выбирать было особо не из чего: есть два девственных места, где худо-бедно можно было расположиться и обзавестись сухими дровами. Но палатку там ставить совершенно негде: всюду голый холодный камень, а кровати (будь она ещё раз неладна) у нас теперь нет. Тогда решили мы в поисках места зайти в излучину, куда капитан говорил не ходить: там тупик. Нашли там неплохое место с уже обустроено площадкой, добротным кострищем и неплохим местом для палатки. И всё бы хорошо, но… дров нет, хоть застрелись! Одна осина, которая, как известно, не горит без керосина. Пришлось мотаться за дровами аж на два соседних острова. Мать, мать, мать.
Правда теперь уже всё отлично: я стою на камне и любуюсь отражением заката в невозможно гладкой воде. А только что мы слышали странную перекличку птиц: в абсолютной тишине вдруг раздался вопль, так, наверное, кулик кричит. Через несколько секунд ему ответили далёкие голоса, множимые эхом. И так два или три раза.
А вообще, я не знаю, как переживём эту ночь: кровать обязательно спустит (даром, что на «Poxipol» заклеена), а ботва, что я, приняв во внимание этот факт, подстелил под палатку, идентификации не подлежит: может и ядовитая. Значит, ночью потравимся…
...продолжение следует...
День 1 (06.07.2008):
«И капелька лета коснулась земли…»
Иванушки international
Иванушки international
Утром мы пошли по магазинам, докупать то, что забыли, или о чём не подумали в Питере. Ценам в Ландохе, как ни странно, требовалась прививка от бешенства; совершенно непонятно, как местные тут хоть что-то покупают: зарабатывают они, говорят, на местном фанерном комбинате по 4000руб. в месяц…
Купив всё необходимое, мы зашли в гостиницу забрать вещи, и направились на лодочную станцию. «Шхериться» мы могли двумя путями: по старому маршруту вокруг северных островов, или в доселе неизвестном направлении на юг. Лодочник сказал, что там отличные места, но нашей карты, в таком случае, хватит ровно на треть пути. Это нас, естественно, не остановило…
Ещё десять минут, и в нашем распоряжении оказалась латанная-перелатанная четырёхместная «Пелла» и две пары вёсел. Причём одни – нормальные пластмассовые, а другие – доисторические, из цельного дерева. Вид у них был самый удручающий. Как не просили мы лодочника дать другие, он, сказав «Пластмассовые всем хочется!», остался непреклонен. Что ж, придётся грести этим анахронизмом…
Отплыли. Два часа по широкой Якимваре, и перед нами показался первый ориентир: мост над Сталинским каналом. Предстояла нудная и довольно долгая дорога по узкой заросшей речке, но и ей пришёл конец.
Мы выбрались на настоящие шхеры. Красотища невозможная! Титанические, местами отвесные скалы, поросшие соснами и можжевельником; в низинах попадаются берёзы и клёны, на гигантских камнях разноцветными ковриками растут мох и какие-то очень яркие жёлтые цветочки… Вода и скалы – потрясающе просто!
Проплывая мимо очередного острова, мы заметили на нём полянку, в центре которой рос стройный как свечка, величественно-красивый, метров пять в высоту… кипарис. Мучаясь вопросом, что кипарис делает в Карелии, мы причалили к острову. Напроверку растение оказалось диковинных размеров можжевельником, но не это было главное.
Главное, вся поляка вокруг него была усеяна земляникой. Кисло-сладкие красные капельки лета, настоящие, лесные, не выращенные на даче, пахли солнцем, песком и муравьями. Мы насобирали больше пригоршни земляники; это было настоящее счастье! А ещё, собирая землянику, я нашёл сброшенную змеиную кожу; раньше я никогда такого не видел. Положил её во внутренний карман афганки, но, боюсь, не довезу до Питера…
Расположившись на камне под можжевельником-кипарисом, принялись мы поглощать добытую радость, как вдруг услышали шум, идущий откуда-то сзади. Ещё не понимая, откуда исходит этот звук, мы устремили взгляд на воду, наверное ожидая увидеть там некий доселе невиданный плавательный аппарат. Вместо этого на воде появились бесчисленные круги, как будто вся рыба, что была в протоке, вздумала выпрыгивать на поверхность. «Ливень» - только и успели подумать мы, как нас тут же этим самым ливнем накрыло.
Продолжать есть землянику в лодке под полиэтиленом было весело.
Сильные ливни имеют обыкновение быстро кончаться, и этот не был исключением. Минут через 10 мы почувствовали, что по «крыше» больше ничего не бьёт и рискнули выглянуть на поверхность. Небо уже было абсолютно чистое и голубое.
Остров с можжевельником был бы идеальной стоянкой (сухостоя навалом, и кострище 7-и летней давности имеется), если бы не почти неприступные берега и почти совершенное отсутствие грунта: ни за водой не сходишь, ни палатку не поставишь. К счастью, остров напротив удовлетворял всем нашим требованиям. Мы разбили палатку, обустроились и пошли кататься.
Время было уже вечернее, и вода стала настолько гладкой, что не хотелось опускать в неё весло – портить это зеркало. Катера, надоедавшие утром, исчезли, и теперь над водой стояла потрясающая тишь, невозможная ни в каком городе, нарушаемая лишь плеском вёсел, скрипением уключин, и, изредка, птицами.
С неба опять полилось что-то непонятное, но кончилось так же внезапно, как началось, и теперь над водой и островами стояла широкая радуга, отражающаяся в зеркальной глади протоки. Это было классно!
Вернувшись, мы развели огонь, поужинали, и вот теперь я сижу, ем печёную картошку прямо со шкуркой, и пишу эти строки. От костра тепло, трещат дрова, плещет рыба в протоке, что-то вякают птицы, корочка на картошке хрустит, погода обалдительная, одним словом – кайф!..
Купив всё необходимое, мы зашли в гостиницу забрать вещи, и направились на лодочную станцию. «Шхериться» мы могли двумя путями: по старому маршруту вокруг северных островов, или в доселе неизвестном направлении на юг. Лодочник сказал, что там отличные места, но нашей карты, в таком случае, хватит ровно на треть пути. Это нас, естественно, не остановило…
Ещё десять минут, и в нашем распоряжении оказалась латанная-перелатанная четырёхместная «Пелла» и две пары вёсел. Причём одни – нормальные пластмассовые, а другие – доисторические, из цельного дерева. Вид у них был самый удручающий. Как не просили мы лодочника дать другие, он, сказав «Пластмассовые всем хочется!», остался непреклонен. Что ж, придётся грести этим анахронизмом…
Отплыли. Два часа по широкой Якимваре, и перед нами показался первый ориентир: мост над Сталинским каналом. Предстояла нудная и довольно долгая дорога по узкой заросшей речке, но и ей пришёл конец.
Мы выбрались на настоящие шхеры. Красотища невозможная! Титанические, местами отвесные скалы, поросшие соснами и можжевельником; в низинах попадаются берёзы и клёны, на гигантских камнях разноцветными ковриками растут мох и какие-то очень яркие жёлтые цветочки… Вода и скалы – потрясающе просто!
Проплывая мимо очередного острова, мы заметили на нём полянку, в центре которой рос стройный как свечка, величественно-красивый, метров пять в высоту… кипарис. Мучаясь вопросом, что кипарис делает в Карелии, мы причалили к острову. Напроверку растение оказалось диковинных размеров можжевельником, но не это было главное.
Главное, вся поляка вокруг него была усеяна земляникой. Кисло-сладкие красные капельки лета, настоящие, лесные, не выращенные на даче, пахли солнцем, песком и муравьями. Мы насобирали больше пригоршни земляники; это было настоящее счастье! А ещё, собирая землянику, я нашёл сброшенную змеиную кожу; раньше я никогда такого не видел. Положил её во внутренний карман афганки, но, боюсь, не довезу до Питера…
Расположившись на камне под можжевельником-кипарисом, принялись мы поглощать добытую радость, как вдруг услышали шум, идущий откуда-то сзади. Ещё не понимая, откуда исходит этот звук, мы устремили взгляд на воду, наверное ожидая увидеть там некий доселе невиданный плавательный аппарат. Вместо этого на воде появились бесчисленные круги, как будто вся рыба, что была в протоке, вздумала выпрыгивать на поверхность. «Ливень» - только и успели подумать мы, как нас тут же этим самым ливнем накрыло.
Продолжать есть землянику в лодке под полиэтиленом было весело.
Сильные ливни имеют обыкновение быстро кончаться, и этот не был исключением. Минут через 10 мы почувствовали, что по «крыше» больше ничего не бьёт и рискнули выглянуть на поверхность. Небо уже было абсолютно чистое и голубое.
Остров с можжевельником был бы идеальной стоянкой (сухостоя навалом, и кострище 7-и летней давности имеется), если бы не почти неприступные берега и почти совершенное отсутствие грунта: ни за водой не сходишь, ни палатку не поставишь. К счастью, остров напротив удовлетворял всем нашим требованиям. Мы разбили палатку, обустроились и пошли кататься.
Время было уже вечернее, и вода стала настолько гладкой, что не хотелось опускать в неё весло – портить это зеркало. Катера, надоедавшие утром, исчезли, и теперь над водой стояла потрясающая тишь, невозможная ни в каком городе, нарушаемая лишь плеском вёсел, скрипением уключин, и, изредка, птицами.
С неба опять полилось что-то непонятное, но кончилось так же внезапно, как началось, и теперь над водой и островами стояла широкая радуга, отражающаяся в зеркальной глади протоки. Это было классно!
Вернувшись, мы развели огонь, поужинали, и вот теперь я сижу, ем печёную картошку прямо со шкуркой, и пишу эти строки. От костра тепло, трещат дрова, плещет рыба в протоке, что-то вякают птицы, корочка на картошке хрустит, погода обалдительная, одним словом – кайф!..
...продолжение следует...
Комментарии (2)
Итак, уважаемые ПЧ, позвольте опубликовать отчёт о моём путешествии в славный город Лахденпохья и го окрестности.
День 0 (05.07.2008):
День 0 (05.07.2008):
Мы карьялы, нам похъяло!
(карельская народная мудрость)
(карельская народная мудрость)
Славный город Лахденпохья встретил нас поздним вечером неопределённой погодой и неприятным сюрпризом. Сойдя с автобуса, мы направились в гостиницу «Анника», в которой у нас был забронирован номер, правда, на завтрашнее число (перебить не удавалось в течение трёх суток: со связью в Карелии явные проблемы).
Бабушка в администраторской сказала, что номеров нет, и отказалась дать нам переночевать даже в эркере-беседке, сколько бы мы не повторяли, что можно договориться, и какими бы многозначительными взглядами на неё не смотрели. (Кстати, номер а «Аннике» стоил 870 руб./день, и это была самая дешёвая гостиница в городе).
Объятые горем, побрели мы в гостиницу «Карлен» – очень цивильный и ухоженный домик, что сразу наводит на мысли о тамошних ценах. Синяя вывеска с компасом горела мягко и уютно…
В «Карлен» у нас, в качестве самого крайнего случая, был забронирован номер на сегодня. Мы объяснили нашу ситуацию тамошней бабушке-администратору: завтра утром мы уходим в шхеры, и в гостинице нам нужна только одна ночь. И тут бабушка спросила: «Ну, 500 рублей вас устроит?». (Стоит ли писать, что мы ответили, ведь «карленовский» номер стоил в день 1100руб.!)
Повернулся ключ в замке комнаты №2, и нашему взору предстал маленький, очень уютный, с отделкой из «IKEи» номер в мансарде, с евростандартным санузлом и даже душевой кабинкой! Радости нашей не было предела...
Бабушка в администраторской сказала, что номеров нет, и отказалась дать нам переночевать даже в эркере-беседке, сколько бы мы не повторяли, что можно договориться, и какими бы многозначительными взглядами на неё не смотрели. (Кстати, номер а «Аннике» стоил 870 руб./день, и это была самая дешёвая гостиница в городе).
Объятые горем, побрели мы в гостиницу «Карлен» – очень цивильный и ухоженный домик, что сразу наводит на мысли о тамошних ценах. Синяя вывеска с компасом горела мягко и уютно…
В «Карлен» у нас, в качестве самого крайнего случая, был забронирован номер на сегодня. Мы объяснили нашу ситуацию тамошней бабушке-администратору: завтра утром мы уходим в шхеры, и в гостинице нам нужна только одна ночь. И тут бабушка спросила: «Ну, 500 рублей вас устроит?». (Стоит ли писать, что мы ответили, ведь «карленовский» номер стоил в день 1100руб.!)
Повернулся ключ в замке комнаты №2, и нашему взору предстал маленький, очень уютный, с отделкой из «IKEи» номер в мансарде, с евростандартным санузлом и даже душевой кабинкой! Радости нашей не было предела...
...продолжение следует...
Комментарии (6)
22:27
Грустно и красиво
Белая ночная рубашка воздушно, но не без некоторой фривольности облегало Её юное, шестнадцатилетнее тело. Она медленно двигалась вперёд, ступая босыми ногами по пыльной и безжизненной земле, раскинувшейся ровно на столько, на сколько хватало взгляда. Неподалёку виднелось какое-то скопление народа, а в воздухе стояли пространные монологи, не отягощённые особо ни новизной, ни целью, ни смыслом.
Когда Она подошла поближе, то оказалось, что это сборище – не просто толпа, а огромная очередь, начало которой пропадало где-то в кипящем воздухе. В ней стояли одинаковые, похожие на Неё люди, возраста примерно от тринадцати до двадцати лет.
Когда расстояние между Ней и этими людьми сократилось до нескольких шагов, перед Её глазами возник человек, длина усов которого, пожалуй, могла сравниться лишь с высотой его цилиндра. Помимо вышеупомянутого головного убора на нём был фрак, узкие брюки в тонкую полоску, короткие белые перчатки, а в руке он держал чёрную тросточку, как у шоуменов из классических мюзиклов.
– О-о! Новоэ Поступлэние! – Прокричал он, бодрым шагом подходя к ней – Прэкрасно! – взял Её за руку и потащил за собой. Она едва успевала. – Вот, пожалуйста, вставайтэ суда! – указал Ей место за девушкой, стоявшей последней в колонне. – Аатлично, сегодня особэнно много! – человек с усами белоснежно улыбался. – Значит так, вы у нас будэте э-э… – тут он достал из кармана брюк блокнот с привязанным к нему карандашом. – Вы у нас будэте восэмь тысач триста дэвяноста вторая. – Что-то размашисто записал в своём блокноте и перевел взгляд на неё. – Падаэте из окна? – Она как-то рассеяно кивнула, слегка тряхнув жёсткими огненно-рыжими волосами.
Человек в цилиндре кинул взгляд куда-то в начало колонны.
– Ну, что там такоэ?! Уже пять минут никакого движэния! – Стукнул тросточкой по земле и улыбнулся Ей – Извинитэ: столько дэл…
И тотчас метнулся куда-то по направлению к началу очереди. Теперь его сценически выразительный голос доносился издалека:
– Ну, молодой чэловек, ну что вы так долга? Вы же задэрживаетэ движэние! Давайтэ, давайтэ, побыстрэе, оглянулись вокруг, посмотрэли на бушующие волны, вспомнили её, ту ночь на бэрегу, когда вы были вмэсте, а морэ такое красивоэ и тёплоэ нэжно ласкало вас. Сэйчас вы ничего не видэте в этих волнах, кромэ бушующэго и нэобъяснимо манящэго рока судьбы. Как романтична смэрть во власти безудэржной стихии!.. Ну, быстрэе, молодой чэловек, вы здэсь не одни!
Через несколько секунд колонна сделала шаг вперёд. Теперь голос человека в цилиндре вещал для какой-то девочки о непередаваемом ощущении уюта и теплоты, когда вскрываешь себе вены в ванной.
Но Она уже его не слушала. Она осмотрелась: перед Ней и за Ней стояли тысячи одинаковых плоских фигурок, казалось, вырезанных из картона. Все они, были такими же как Она: безымянными и бесполезными. Рождёнными только с одной целью – умереть. Умереть «красиво» на потеху их создателей, которым вдруг приспичило задуматься о романтике смерти. И творений у этих создателей оказалось так много, что пришлось создать такую вот очередь. Но что до этого Ей, восемь-тысяч-какой-там? Она не способна ни мыслить ни говорить. Разве что думать вслух. Монологами, не обременёнными новизной, смыслом и целью, однако с претензией на философию в глазах автора.
Извините, больше у меня нет времени на этот мир.
Когда Она подошла поближе, то оказалось, что это сборище – не просто толпа, а огромная очередь, начало которой пропадало где-то в кипящем воздухе. В ней стояли одинаковые, похожие на Неё люди, возраста примерно от тринадцати до двадцати лет.
Когда расстояние между Ней и этими людьми сократилось до нескольких шагов, перед Её глазами возник человек, длина усов которого, пожалуй, могла сравниться лишь с высотой его цилиндра. Помимо вышеупомянутого головного убора на нём был фрак, узкие брюки в тонкую полоску, короткие белые перчатки, а в руке он держал чёрную тросточку, как у шоуменов из классических мюзиклов.
– О-о! Новоэ Поступлэние! – Прокричал он, бодрым шагом подходя к ней – Прэкрасно! – взял Её за руку и потащил за собой. Она едва успевала. – Вот, пожалуйста, вставайтэ суда! – указал Ей место за девушкой, стоявшей последней в колонне. – Аатлично, сегодня особэнно много! – человек с усами белоснежно улыбался. – Значит так, вы у нас будэте э-э… – тут он достал из кармана брюк блокнот с привязанным к нему карандашом. – Вы у нас будэте восэмь тысач триста дэвяноста вторая. – Что-то размашисто записал в своём блокноте и перевел взгляд на неё. – Падаэте из окна? – Она как-то рассеяно кивнула, слегка тряхнув жёсткими огненно-рыжими волосами.
Человек в цилиндре кинул взгляд куда-то в начало колонны.
– Ну, что там такоэ?! Уже пять минут никакого движэния! – Стукнул тросточкой по земле и улыбнулся Ей – Извинитэ: столько дэл…
И тотчас метнулся куда-то по направлению к началу очереди. Теперь его сценически выразительный голос доносился издалека:
– Ну, молодой чэловек, ну что вы так долга? Вы же задэрживаетэ движэние! Давайтэ, давайтэ, побыстрэе, оглянулись вокруг, посмотрэли на бушующие волны, вспомнили её, ту ночь на бэрегу, когда вы были вмэсте, а морэ такое красивоэ и тёплоэ нэжно ласкало вас. Сэйчас вы ничего не видэте в этих волнах, кромэ бушующэго и нэобъяснимо манящэго рока судьбы. Как романтична смэрть во власти безудэржной стихии!.. Ну, быстрэе, молодой чэловек, вы здэсь не одни!
Через несколько секунд колонна сделала шаг вперёд. Теперь голос человека в цилиндре вещал для какой-то девочки о непередаваемом ощущении уюта и теплоты, когда вскрываешь себе вены в ванной.
Но Она уже его не слушала. Она осмотрелась: перед Ней и за Ней стояли тысячи одинаковых плоских фигурок, казалось, вырезанных из картона. Все они, были такими же как Она: безымянными и бесполезными. Рождёнными только с одной целью – умереть. Умереть «красиво» на потеху их создателей, которым вдруг приспичило задуматься о романтике смерти. И творений у этих создателей оказалось так много, что пришлось создать такую вот очередь. Но что до этого Ей, восемь-тысяч-какой-там? Она не способна ни мыслить ни говорить. Разве что думать вслух. Монологами, не обременёнными новизной, смыслом и целью, однако с претензией на философию в глазах автора.
Извините, больше у меня нет времени на этот мир.
Комментарии (6)